— Потому что он знает, что Розторн вытащит его с корнем, и бросит в компостную кучу, если он будет грубо себя вести, — сказала Даджа. Они переглянулись, и тихо захихикали, представив Браяра, брошенного среди гниющих капустных листьев и куч выполотых сорняков.
Когда они притихли, Даджа внезапно поцеловала Трис в щёку:
— Я и забыла, что Сэндри — не единственная моя саати, — прошептала она. — Спасибо.
— Только никому не рассказывай, — заволновалась Трис. — Мне нужно поддерживать репутацию. — Она съехала с кровати. — И мне жаль насчёт Ризу, Даджа.
Даджа шмыгнула носом, и снова высморкалась.
— Я думаю, какое-то время мне, наверное, будет больно, — сказала она. — Когда я была с ней, то чувствовала себя такой свободной. — Она встряхнула одежду, избавляя её от складок. По-прежнему повинующиеся желаниям Сэндри, предметы одежды разгладились так ровно, будто Даджа никогда в них не лежала на кровати. — Я поговорю с Жэгорзом. Хотела бы я, чтобы он не воспринимал всё так буквально, но он всё же безумец. Не так ли?
— Я думаю, что он навсегда останется немного сумасшедшим, да, — ответила Трис, следуя за ней вниз по галерее. — Но он поправляется.
Они садились за несколько натянутый ужин, когда Жэгорз резко выпрямился:
— Человек с клинком, — сказал он, широко раскрыв глаза. — В доме!
Браяр и девушки вскочили на ноги, когда из кухни вбежал лакей с полным паники взглядом.
— Миледи, милорд, он вошёл через вход для слуг, — воскликнул он. — Простите меня, но охранник просто отошёл! — К его спине был прижат меч, эфес которого сжимал Джак. Браяр приготовил свою магию, его сёстры сделали то же самое; краем глаза Браяр увидел, что Жэгорз схватил серебряный кувшин, чтобы использовать в качестве оружия.
— Ты смеешь, — воскликнула Сэндри. — Ты…
Джак вложил меч в ножны, и поднял руки:
— Прости, но я должен был увидеть тебя, и дверь посетителям ты как-то не открываешь, — сказал он, глядя на Сэндри. — Я просто хотел, чтобы ты знала, что я к проделанному Фином не имею никакого отношения. И я не буду участвовать ни в чём другом подобном. Клянусь Врохэйном Судьёй, и пусть он отрубит мне руки, если я лгу.
Какое-то время все смотрели на него. Затем напряжение в комнате спало. Браяр сел, и снова принялся за еду. Если Джак не представлял угрозу, Браяр не собирался позволять своей еде остыть.
— Почему? — потребовала Сэндри, подрагивая, будто она ещё могла броситься бежать от него. — Почему ты находишь это столь противным, когда так многие другие мужчины это одобряют?
Амброс прочистил горло:
— Ты судишь нас всех по поступкам нескольких людей, Кузина.
Сэндри поморщилась:
— Прости, Амброс, — попросила она прощения всё ещё скрипучим голосом. — Полагаю, я слишком разнервничалась.
Элага вздохнула:
— Правда, мой дорогой муж, для столь смышлёного человека, ты можешь быть таким близоруким, — сказала она с грустной терпеливостью. — Что ещё ей остаётся, когда любая незамужняя женщина в западном Наморне должна жить в страхе и судить всех мужчин по тем немногим, кому удаётся успешно украсть женщин? Каждый раз, когда кому-то это удаётся, мы принимаем новые меры, чтобы обезопасить наших дочерей и сестёр. Мы накладываем новые ограничения на их жизни. Мы даём им новые признаки того, что мужчина, в чьём обществе они оказались, может планировать их похитить. Разве мы не учим наших женщин судить большинство мужчин по делам меньшинства?
Амброс уставился на свою жену, потеряв дар речи.
«Ай», — подумал Браяр, доедая осетра. «Это попало ему в мягкое место. Интересно, придаст ли это ему гнева на этот драгоценный обычай, с которым он мирился?»
Элага поманила служанку и объявившего Джака лакея, и пробормотала им инструкции. Служанка поспешила прочь из комнаты; лакей принёс стоявший у стены стул, и поставил его за столом между Амбросом и Даджей.
— И я — один из тех, кому приходится жить с тем, что сделали те немногие. — Джак посмотрел на Элагу. — Ты помнишь, так ведь? Лучшая подруга моей матери?
Браяр увидел, как на лице Элаги промелькнула тень.
— Да, я определённо помню. Она предпочла убить себя, нежели жить с похитившим её человеком.
Джак посмотрел на Сэндри, и пожал плечами:
— Моя мать всю жизнь рассказывала мне эту историю. Она заставила меня поклясться, что я никогда не нанесу доброй женщине такое оскорбление, и что я буду защищать подопечных мне женщин, попавших в такую ситуацию. Ты — чудесная девушка, Сэндри, пусть и не совсем обузданная…