Сэндри услышала глухой удар. Шан старался добраться до висевшего у него на поясе ножа. Жестом своей воли она заставила его рукава метнуться вниз, к ткани его бриджей, и сплестись с нею вместе.
Сэндри собрала целое покрывало своей силы, и накрыла им всех. Покрывало распалось на куски, обхватив каждого человека, заползая в одежду. Нити в их одежде вырвались на свободу, и сцеплялись друг с другом концами. Повинуясь её магии, волокна стремительно принимали другую форму, по мере того как одежда распадалась и ткалась заново. Сэндри была так разгневана, что её воля ни разу не осеклась, даже когда люди на земле закружились на месте. Видя, что её коконы здорово получаются, Сэндри начала искать подходящие места для того, чтобы выставить их напоказ.
«Нужно быть осторожнее с деревьями», — напомнила она себе. «Я же не хочу, чтобы кому-то на голову упал сук. И Браяр никогда меня не простит, если я нанесу вред какому-нибудь дереву. Но я хочу в конце концов сделать из них посмешище для империи».
Она выбрала свои деревья, и место, где она выставит Шана, затем проверила, как прядутся её коконы. Двое магов были закончены первыми, их плечи и головы были свободны, а остальная часть тела была полностью оплетена нитями. Сэндри сначала подозвала к себе кокон мужчины, вытянув руку вперёд, к тянувшейся от его ног верёвке. Когда верёвка заползла ей в ладонь, Сэндри бросила её на ветвь дуба. Верёвка перелетела через сук, потянув свою человеческую ношу наверх, пока мужчина не остался висеть в нескольких футах над землёй. Сэндри приказала верёвке пять раз обвиться вокруг ветки. Затем она вплела свободный конец в человеческий кокон. Плетения и сам кокон были более чем крепкими для того, чтобы удержать мага с заткнутым ртом, пока не прибудет помощь. Она оглядела свои труды, подбоченившись, проверяя своё творение на отсутствие фатальных уязвимостей. Удовлетворившись, она повернулась, чтобы сделать то же самое с оставшимися спутниками Шана. Всё это время они пытались бороться, как это делал Шан, но их усилия были тщетны. Своим ремеслом она занималась долго и прилежно: они все получили в рты кляп до того, как успели издать хоть один звук, и были связаны до того, как осознали, что она проснулась. К тому времени, как Шан и его последователи это поняли, коконы так крепко их спеленали, что они не могли ни пищать, ни двигаться.
Самого Шана она поместила на большой плоский камень рядом с тем местом, где были стреножены их кони. Она использовала свою силу, чтобы приказать верёвке, которой оканчивался его кокон, затащить его на камень. Пока его тащило по траве, она переткала три попоны во вторую верёвку. Она мягко поместила один конец верёвки Шану на грудь, пока он проклинал её до Залива Пылающего Льда и обратно — она не закрывала ему голову и рот, — а затем отдала приказы обеим верёвкам. Они свились вместе, и полетели, обвиваясь вокруг камня.
Закончив, Сэндри похлопала Шана по груди:
— Можешь сказать всему Наморну, что вот так бывает, когда я сержусь, — тихо уведомила она его.
— Маленькая сучка, — огрызнулся он.
Сэндри мрачно оглядела его:
— Если бы ты понял это раньше, то мы могли бы избежать этих неприятностей, — ответила она.
Игнорируя его проклятья, она перекусила яблоками, хлебом, и водой из чьих-то запасов.
— «Я возвращаюсь», — сказала она Дадже и Браяру, которые отозвались волной облегчения. Она взяла коня Шана. Мерин был слишком хорошим зверем, заслуживавшим лучшего хозяина, чем Шан. Забираясь в седло, она осознала, что всё ещё одета в ночнушку. Проклиная Шана за это унижение, она задрала своё тонкое одеяние до бёдер, чтобы поставить стопы в стремена, а пятую точку — на седло.
«Не так я представляла себе возвращение похищенной женщины, одержавшей верх над своими похитителями», — гневно подумала она. «Почему всё настоящее столь заурядно по сравнению со своим образом?»
Заблудиться она не боялась. Узы, связывавшие её с Браяром и Даджей, тянулись, сияя серебром, вниз по дороге. Перед уходом, однако, оставалось одно последнее дело.
Она подвела своего мерина к Шану, у которого от беспомощности и гнева побагровело лицо.
— Теперь ты знаешь, — пылко сказала она. — Когда я говорю, что ты мне не нравишься, это в самом деле значит «ты мне не нравишься»!