– А почему Алроуз говорил, что для Кана нет своих? Ты же его друг?
– Пожалуй. Все, как он и сказал: пока есть свои, будут и чужие. Пока ты привязан к человеку или группе людей, ты будешь ставить их интересы выше интересов остальных, сколько бы их ни было и кем бы они ни были. Но уверен ли ты, что люди, к которым ты привязан, достойны лучшего обращения, нежели остальные? Справедливо ли это? Или ты поступаешь так просто потому, что ожидаешь от них взаимности, ожидаешь, что объединение в тесно связанную группу даст тебе больше шансов выжить? Видишь, в корне этого поведения находится страх. А стоит ли позволять страху управлять твоей жизнью? Думаю, нет.
– Но я не понимаю, почему нельзя привязываться к хорошим людям? – нахмурился Анкс.
– А если человек относится хорошо к тебе и одновременно тиранит сотни других людей, он хороший или нет?
Он говорил мягко и спокойно. Анксу нравилось слушать его успокаивающий голос. Он не нашел что ответить и отрицательно покачал головой, просто чтобы Мил продолжал говорить.
– Ну вот, хорошим или плохим человек может быть по отношению к тебе, но это не определяет его сущность. И со временем ты поймешь, что люди не хорошие и не плохие, а просто находятся на разных этапах собственного развития. Все зло, которое они творят, – по незнанию и непониманию. Воспитываясь и образовываясь, душа проходит путь от тирании к любви. Когда перестают существовать свои и чужие и ты больше не привязан к людям, они все становятся для тебя одинаковыми.
– Они становятся безразличными, – вставил Анкс.
– Нет, – терпеливо возразил Мил. – Окружающие безразличны только для той души, которая все время думает о себе самой и отрезана от остального мира. Когда ты поймешь, что каждая душа проходит собственный путь, то научишься уважать свободу других людей, а это и свобода ошибаться, и свобода действовать наперекор тебе, и делать выбор, с которым ты несогласен. Ты всегда можешь подсказать, когда у тебя спросят, помочь, когда тебя попросят, направить, когда человек будет готов двигаться, но не стоит насильно ломать других под себя.
Анкс потерял нить разговора где-то на середине, перестав воспринимать то, что ему рассказывали, и Мил понял это по его отсутствующему взгляду.
– Мало что значащие слова, как сказал бы Кан, – Мил похлопал Анкса по плечу.
– Мил, – голос Анкса стал по-детски мягким, – а почему Кан никогда ничего не объясняет так подробно, как ты? Почему он говорит загадками?
– Потому что ты ничего не поймешь из его объяснений… как, собственно, и из моих, – добавил он и засмеялся. – Словами сложно чему-то научить.
– Почему же? – насупился Анкс. – Когда ты объясняешь мне что-то, я почти все понимаю.
– Дело в том, что слова – это символы. Например, если я скажу слово «стул», то и ты, и я представим какой-то стул. Он может быть разным – у меня одной формы, у тебя другой, но суть самого стула мы с тобой понимаем практически одинаково. Так ведь?
– Так, – недоверчиво кивнул Анкс.
– Это потому, что мы оба видели стулья, и нам не надо объяснять, что это такое. А если, например, я произнесу слово «справедливость», что ты представишь?
– Эм… – задумчиво загудел Анкс. – Когда два человека делят что-то поровну, – неуверенно ответил он.
– Ну а если один нуждается в одной трети, а другой – в двух третях, то справедливо ли поделить поровну? – спросил Мил, но продолжил, не дожидаясь ответа: – Я имею в виду, что когда мы говорим о вещах посложнее стула, то и наши представления об этих вещах сильно разнятся. А если мы будем понимать разные вещи под одним и тем же словом, то как можно прийти к общим выводам? В таком случае, чтобы что-то тебе объяснить, Кану пришлось бы расшифровывать каждое свое слово, дабы быть уверенным, что ты все понимаешь так же, как он. Это заняло бы все его время. Поэтому он не рассказывает тебе, что такое справедливость, он показывает тебе это.
– Показывает как?
– Своим примером. Он говорит: «Смотри и учись». Это лучший способ обучения. Иногда он обращает твое внимание на важные моменты короткими фразами. В остальном же ты набираешься опыта, наблюдая за ним. Хороший учитель обучает не словами, а собственным примером. Слова же пригодятся тогда, когда ты наберешься опыта и испытаешь потребность в его осознании.
– И как я пойму, что уже набрался?
– Ты почувствуешь это. Тяжелой горой опыт будет давить на тебя, требуя осмысления. Вот тогда придет время правильных слов. И слова учителя враз обретут для тебя смысл. А без этого, какими бы правильными ни были слова, они быстро улетучатся из твоей головы, оставив неприятное ощущение чего-то непостижимого и лишнего.