- Ты чего? Эй. Я ведь случайно. Не знаю, что на тебя нашло. Если ты хочешь извинений, то я принесу их тебе. Прости меня, дева.
- Псам под хвост твои извинения!
Волк, еще более ошарашенный, тихонько завыл. Такой свою спутницу он видел впервые и то, что он видел, ему не нравилось. Категорически. Понимая, что никто его по морде хлестать не собирается, он по-собачьи сел.
- Досталось мне, а злишься почему-то ты. Случилось что?
- Случилось. Меня уже откровенно достало твое присутствие. Достали твои вопросы, постоянные расспросы. Надоело видеть твой нос там, где его, пес подзаборный, быть не должно. Ты либо глуп, либо до неприличия назойлив, раз лезешь так глубоко в жизнь, лезешь в самую душу! Но я добра, слишком добра - и это мое наказание. Я дам тебе уйти. Я не прибью тебя прямо здесь как шавку, а дам возможность свалить куда подальше. Я все сказала. Пусть так коротко, зато честно и точно. А теперь - прочь!
Однако волк даже и не думал никуда уходить. Может, отказывался ей повиноваться, а может, был в неконтролируемом смятении, едва понимая обрушившиеся на него недовольства и требования.
- Думаешь, - съехидничал он, - если тебе хоть раз заплатили сполна, то ты сразу с ними сбраталась? Кто мне говорил, постоянно твердил, что не такой, что иной - монстр и чудовище. Одним словом - не человек. Кто? Да те же землепашцы тебя ни за что не примут, вытурят, если не вздернут не дыбе, едва увидят твое лицо. Плевать им на истину, плевать на твою суть и внутренний мир вкупе с добрыми намерениями - они тебя прикончат!
В ответ дева нечленораздельно зашипела. Очень, очень нехорошо, так, что волку поплохело.
- Ты очень изменилась. Поверила в человеческое добро? В человеческое разумение? Разве не из твоих уст я слышал все те истории и рассказы жизни твоей? Да разве ж я сам не был свидетелем человеческой... "человечности"? Да добропорядочность и отзывчивость этого народа уже давным-давно стала притчей во языцех! У них самих же, подтрунивающих друг на другом! Насмешкой, смешной шуткой, подколкой - не боле! Не думай дева, нет, не смей думать, что они стали тебе каким-то образом близки...
- Значит, ты мне стал близок, ты, зверь?
- Этого я не говорил...
- И этим ты купил себе жизнь. Проваливай, ну же! Не хочу тебя больше видеть!
- Ты стала слишком вспыльчивой и импульсивной. - Пробормотал волкан. - Раньше ты была спокойной, взвешенной. Рассудительной. Сколько тебя знаю, ты себе подобного не позволяла. А ведь я всего лишь попал под ноги... Что же с тобою стало?
- Теперь позволяю. - Проигнорировала она вопрос. - Ты все сказал? Еще раз повторяю - проваливай! Кормить тебя и защищать я больше не намерена. Подохнешь сам. Как и должен был.
- Это неправильно. Такую я тебя не оставлю и никуда не уйду.
- Уйдешь. Уйдешь как миленький.
Она резко подшагнула к нему, взмахом прута больно ужалив по уху. И снова, прошипев прутом в воздухе, хлопнула по носу прежде, чем он успел отреагировать. Волкан отскочил, прижал морду к земле и зарычал.
- Уходи, - повторила дева. - Я не желаю быть тебе нянькой.
И, в сердцах отхлестав пятящегося волка по морде, пока тот, заскулив, не убежал, она пошла прочь.
Несмотря на обиду, волкан понимал чувства девы. Понимал и принимал, такой уж он был натуры. А также понимал то, чем чревато для волка одиночество. Голодом, измором, отощением, голодной смертью. Иной закономерности для одинокого волка просто не существовало. И он поплелся следом. Поплелся, рассчитывая на то, что рано или поздно его спасение, пребывающее сейчас в ужасном расположении духа, одумается. Рано или поздно.
Она не одумывалась. Волк страдал душевно, переживая за нее, и физически, слабея от голода. А движимый голодом подходил ближе, чтобы тут же получить по морде палкой или по боку не мажущей булыжниками рукою. Скуля от боли, убегал и прятался, не желая и дальше страдать ни за что.
Не жрамши, он брел за ней неделю, а она сама, как будто назло, ела лишь мясо да мясо. Ласковые запахи приятно щекотали нос, но добыча, такая близкая, оказывалась столь недостижимой.
Ночами он выл. От горя и несправедливости. А еще оттого, что болезненно сжимающийся желудок не давал уснуть. Наступало утро - он снова брел за нею. Иногда выпадал из реальности, механически переставляя лапы, и возвращался в нее от резкой боли из того места, куда попал очередной камень. Вынужден был срочно бежать, чтобы в очередной раз развернуться и на безопасном расстоянии устремиться за девой.
Однако спустя эту неделю ей такой расклад событий порядком поднадоел. Теперь она не просто не желала его компании, но и не готова была терпеть следующего по пятам волка. Выждав подходящий момент, когда тот от бессилия улегся даже не в кустах и не под деревом, а просто на дороге, она закидала его камнями. До умопомрачительной боли, до кровавых боков.
Волк пытался убежать. Но когда ему казалось, что он отбегал достаточно далеко, какой-нибудь болезненный снаряд настигал его шкуру, причиняя очередную вспышку боли. А потом, стоило ему обернуться, как он с ужасом понял, что дева его преследует. Она не была голодна, зато была полна сил, и она его непременно настигала. Колотила сначала камнями, а потом палками.
Он больше не хотел идти за нею, хотел убежать, хотел спрятаться. Хотел одного - чтобы она оставила его наконец в покое. Но она не оставляла. Била и лупила, выплескивая на нем всю свою злость, непонятно откуда накопившуюся к нему лично. И волкан просто одурел от этой боли - бросился на свою обидчицу с единственным намерением - вцепиться ей в глотку. Вцепиться и не отпускать.
- Ну нет! - Прошипела дева, легко уклоняясь и пиная зверя в бок. - Ни за что! Такой простой смерти я тебе не предоставлю.
Пускай, не вцепиться в глотку, но хотя бы задеть, хоть как-нибудь ранить, грызнуть - обидеть. Хоть как-нибудь.
- Нет! - Рявнула она, изо всех сил пиная его под дых. - Пошел вон! Не смей, слышишь меня, не смей больше тащиться за мной! Вали! Ну же, гадкая ты псина!
И он убежал. На остатках своих сил, жалобно скуля и поджав хвост. Он не оглядывался - просто не смел. Как можно скорее, как можно дальше оказаться подальше от этой бестии! Все остальное неважно.
И он убегал. Сначала скуля от страха, затем воя от голода, а в конечном итоге рыча от глубоко затаившейся злобы.
***
- Волкан, помнишь, я тебе говорила про третий путь?
- Как же, помню. - Кивнул волк, с самым серьезным видом наблюдая за бабочкой. По его представлениям это была бабочка-монарх.
- А знаешь ли ты, что же на самом деле он сулит?
- Не знаю, но догадываюсь. Все подряд, верно? Ничего определенного, как если бы ты договаривалась о награде изначально или тебе предложили установленную таксу. Ну, или установили бы постфактум, как повсеместно это практикуется. Слышал я, выборники да старосты, - те еще пройдохи, - эдакой хитростью занижают приемлемую для выполнения цену.
Он хоть и бил вслепую, да не наугад - уже успел поразмыслить над смыслом трех путей, подкинутых ему девой, а ей переданных, на праве ученичества, неким учителем. Фантастическая философская тема, подумал волк тогда, есть где пораскинуть мыслью.
- Я прав? - Слегка удивленный ответному молчанию, он оторвал свой задремывающий взгляд от бабочки.
- Прав, да не совсем. Рассказывала ли я тебе о последствиях моего выбора - третьего пути?
- Хм, не-а. Истории - да, было дело. Рассказывала. А вот морали я что-то не припоминаю. Или итога. Ни в одной из них. Думается, что-то ты от меня явно утаила, хотя, признать, мне и так было интересно послушать. Мне не на что жаловаться.
- Хочешь ли ты услышать о последствиях?
- Хочу, как же. Обязательно и всенепременно. Однако прежде, дева, скажи мне, что это за прелестная бабочка облюбовала тот куст боярышника?
- Махаон. - Коротко взглянув, определила она.
- Так я и думал, - кивнул собственным мыслям волкан. - Что ж, теперь я весь внимание.