На самой большой мари тоже ничего не было. Отдельный колок молодых желтеньких еще листвяшек, замерших в середине, тянул длинную, молчаливую тень по скучно притихшим облетевшим ерникам. Дятел в колке сыпал однообразную дробь, она глохла в окружающей пустоте, вязла в низких кустарниках. Как заговоренная, подумал Генка. Он недолюбливал эту марь за ее вечный обман, хотя и всегда сворачивал, когда случался рядом.
Собаки догнали. Сначала бежали рядом, потом опять рассосались. Тропа была замерзшей, Генка шел под горку, устало бросая ноги. Весь сегодняшний день он строил в расчете на зверя — хотел запастись мясом. И пока поднимался по ключу Нимат, и в верховьях, где почти всегда добывал, все ждал... но ничего. Здесь же, ниже по ручью, зверя ждать было нечего. Он накрутил сегодня немало и чувствовал общую усталость.
Генка недолюбливал этот беспутый час, когда день уже переломился, но вечер еще не наступил. Айка звонко, слегка по-щенячьи взвизгнула и заорала впереди. Генка вслушался. Чингиз вроде тоже взбрехнул и замолчал, а сучка работала азартно и зло. По ручью росли старые тополя, лес был проглядный. Он глянул на планку прицела и прибавил шагу, всматриваясь вперед.
Лай приближался. Генка, слегка удивляясь такому фарту, встал за тополь и замер. На другом склоне ручья раздался треск, среди тополей и невысоких тальничков мелькали серо-коричневые тени. Быстро приближались. Это был северный олень с двумя матухами.
Генка напустил совсем близко, выцелил грудь передней и надавил спуск. Оленуха ткнулась в землю. Другая встала как вкопанная, а бык развернулся, опустил рога к земле и кинулся на Айку. Генка быстро выстрелил еще два раза, и рогач, пробежав несколько метров, завалился набок. Потом упала и вторая матка. Она держала голову и пыталась встать, ногами гребла... Чингиз бегал вокруг, не приближаясь, Айка же сначала опасливо рванула несколько раз за спину. Потом осмелела, забежала спереди и вцепилась в горло, давя к земле.
Генка подошел, добил оленуху и с любопытством посмотрел на свою сученку. В поселке она была опасливой, а тут... Присел на корточки.
— Эй! — позвал.
Айка одним глазом косилась на зверя, другим — на Генку. Шерсть стояла дыбом. Обернулась на голос хозяина. Генка протянул руку и тут же инстинктивно отдернул: в его сторону метнулись белые собачьи зубы.
— Ты что, дура такая, — рассмеялся.
Айка пришла в себя, виновато приложила уши и посунулась обратно к оленухе. Генка, довольный, облапил ее одной рукой, другой же повернул мордой к себе.
— Да ты у меня хорошая, видать, собачка, — потрепал.
Этих оленей, которые очень нужны были, он получил за нетронутую соболюшку. Это было точно. Много-много-много раз так бывало. Сделаешь по уму — получишь! Поленишься, а того хуже — нагадишь — пиши пропало.
Большую часть дел в тайге Генка выполнял не задумываясь. Деды, прадеды и еще дальше — все так делали. И он выполнял то, что надо, не размышляя, правильно ли оно так, а может, надо как-то по-другому, как выгоднее, например. Он не тратил времени на соблазны, на обдумывание каждого своего шага и так избегал суеты. Дело делалось размеренно, как будто само по себе, и оставалось время обдумать то, что действительно требовало размышлений. Вот сегодня... наверное, он делал все по уму, и ему дали возможность добыть зверей. Грех было не попользоваться.
Так думал Генка, наводя нож и высматривая три растущих рядом дерева. Под биркан[6]. Мясо надо было поднимать с земли и лабазить, чтобы по снегу уже на «Буране» вывезти.
Вечером в зимовье Генка подсушивал шкурки соболей на пялках. Мех уже был отличный, и Генка понимал, что зима рядом, вот-вот попрет, повалит. Грудинка оленья булькотила в котле, сам он покуривал, блаженно жмурясь от хорошего начала охоты. Получалось, не зря так рано заехал.
Некоторые только собираются, видно...
4
И точно... на другой день километрах в двухстах от зимовья Гены Милютина совсем другой охотник, не проснувшись еще толком, сел в кровати. Пошарил по привычке ногой по полу. Тапочек не было. Как и вообще мало чего было в этом недавно купленном домике в порту. На краю поселка, на берегу одной из небольших проток Рыбной. Смяв задники, сунул ноги в кроссовки, встал, потянулся, подумал мельком, что спал всего три часа, и пошел умываться. Полшестого уже было, мужики могли объявиться и совсем рано.
6
Биркан — временный лабаз. К деревьям на высоте роста привязывают две поперечины. На них стелют сучья и кладут мясо.