Через три часа Генка подошел к ключу Нимат. Поднялся до дерева, которое когда-то сам свалил через ручей. Лучше не было у Генки места. Всего три капкана ставил, а меньше, чем пять соболей, не ловилось на нем, а бывало и шестнадцать за сезон. Генка вытер пот, зашел в воду, дотянулся до капкана и стал его разрабатывать. Он любил так ставить: ронял лесину через ручей, стесывал сучья, если было слишком густо, чтобы зверьку была тропа, и в серединку ставил ловушку. Приманку привязывал с двух сторон. Зверек, попавшись, повисал на тросике над водой — здесь никогда не замерзало. Генка достал из рюкзака полиэтиленовый кулек, в котором несколько дней уже квасились рябчики, порубленные пополам. Запах был такой, что даже Чингиз отвернулся и отошел в сторону. Насторожил и сел перекурить.
Нимат впадал в Юхту небольшим гадыком[5], густо с обеих сторон заросшим ольхой и тальниками. Отнерестившаяся рыба лежала на дне, запорошенная илом, вдоль другого берега совсем недавно, может и ночью, наследил мишка. Доставал, видно, аргыз. Не будет он его сейчас жрать, подумал Генка, — ореха полно в стланиках. Он поднял сапоги, перебрел илистый гадык и рассмотрел следы. Медведь был крупный и рыбу действительно не ел. Генка докурил сигарету, бросил бычок, растоптал его по привычке в пыль и задумчиво посмотрел на небо, а потом в тайгу, куда ушел медведь.
2
В то самое время, когда Генка вытягивал невод, полный рыбы, да щурился на мягкое осеннее солнышко, начальник районной милиции подполковник Александр Михайлович Тихий ехал берегом моря на уазике со своим замом майором Гнидюком. И поглядывал на то же самое солнышко. Александр Михайлович был высокий и толстый мужчина с небольшой уже одышкой, красноватыми, в синюю прожилочку, щеками. И чуть строгими, чуть хитрыми, но в целом спокойными глазами человека, который цену себе знает и почти не беспокоится по этому поводу. Толстые, крепкие руки легко держали тонкий обод руля и уверенно втыкали передачи.
Начальник милиции был человек незлой, вопросы решал не как положено, а по-свойски, то есть много чего мог простить, и в поселке к нему относились неплохо. Не он, впрочем, это придумал, оно в районе как-то само собой так испокон века сложилось, Тихий же, за что, собственно, его и уважали, никаких новых порядков в своем большом хозяйстве не заводил и был до известных пределов простой. Мог по случаю и стакан опрокинуть с работягами и занюхать корочкой хлеба, а мог какому-нибудь наглому бичу за дело и оплеуху закатить... чем сажать-то. Он не был семи пядей во лбу и не был сильно жадным, а это неплохое сочетание для начальника.
Вот и сейчас Александр Михайлович мурлыкал что-то себе под нос, не обращая внимания на Гнидюка. Настроение у него было хорошее, а может, даже и очень хорошее, и он слегка волновался. И немного побаивался одному ему известной вещи.
Его переводили на материк замначальником УВД в небольшую южную область, вопрос, в какую именно, пока не был решен окончательно. Такая вот штука. Это было повышение, с еще одной звездочкой, полковник — это почти генерал, но главное — ответственности было сильно меньше. Он пребывал в том легком, вольном состоянии, когда местные застарелые вопросы, вообще все происходящее вокруг волнует уже не так сильно и мысли летят куда-то в новые приятные дали, с другой же стороны, эта же легкость, омывая привычную знакомую жизнь, заставляла грустно сжиматься сердце. Нравилась ему эта вольная поселковая жизнь, которой он, как ни верти, а был хозяин.
Позавчера только проводил комиссию из Москвы. Все прошло, слава богу, на водопад слетали, с вертолета медведей погоняли из калашей, а попили так, что Тихий сам потом полдня отлеживался, — чуть живые мужики поехали и, кажется, довольные. Девки только пересолили в конце, вразнос пошли, ну это ладно, бывает, успокаивал себя Александр Михайлович и даже отчасти рад был — общие с начальством мужские грешки чаще всего на руку бывали. Приехали незнакомые совсем, а уезжали как свои парни. Телефоны, дружба, помощь в главке, туда-сюда...
Но волновался начальник милиции не по этому поводу. В свои пятьдесят два Тихий все еще ходил в холостяках. И теперь, понимая, что из поселка придется уезжать, рулил на прииск забирать Машу. Три года они уже были вместе, и Тихий почти постоянно у нее ночевал, но не женился почему-то. Разговаривали, конечно, шуточками.
Вчера Александр Михалыч маялся до обеда в своей казенной холостяцкой квартире, рассол пил и все думал. И на легкую на подвиги похмельную голову решил ехать за ней. И все! Рубашку белую достал, утюг включил, ждал, пока нагреется, и воображал, что совсем не худо было бы, если бы она — молодая и красивая — была бы сейчас рядом. Рубашку ему гладила, а он смотрел бы на нее. И ему было бы приятно. На шестнадцать лет Маша была моложе. Это Александру Михалычу нравилось, и это же слегка смущало.
5
Гадык — лесная протока, место нереста лососей, где они гибнут, разлагаются и гадко пахнут.