Даже Гнидюка, недавно присланного из области, с собой взял. Тот навязывался в попутчики — на его место метил и наверняка хотел выяснить, что к чему. Но скорее всего, напрасно суетился. Место, которое занимал Александр Михалыч Тихий, было уже предложено, а может, и продано где-то там в центре, в главке. Тихий знал это точно, место надо было освобождать, поэтому и его собственный перевод на материк обошелся ему в копейки. Эти раскормленные, веселые и нагловатые парни из комиссии на самом деле прилетали прикинуть размеры бизнеса. Возможно, один из них и отдал денег за его место. Так теперь обстояли дела.
Дорога от моря повернула к сопкам и тянулась открытой тундрой с невысокими кустарниками. Озерки поблескивали на солнце, болотца рыжели и краснели мхами. Вскоре машина начала подниматься наискосок склоном сопочки, негусто поросшим кривовастой лиственницей. Ветры с моря калечили деревца: изгибали замысловато, корежили в самые разные, никому не нужные формы. Александр Михайлович всегда об этом думал: кому, мол, это надо, чтобы такая вот листвяшка, рожденная стройненькой, превратилась в хвостатого гада с двумя головами...
Потом мысли его перескакивали на приятное, на Машу. Он даже купил ей кольцо с прозрачным камешком, специально заказывал в городе. Коробочка чувствовалась острыми уголками в кармане кителя. Тихий улыбался довольно и посмеивался сам на себя — он никогда ничего такого ей не дарил. Да и вообще не дарил, как-то не принято было. Он жмурился весело, неожиданно делал губами громкое «ру-ру-ру», так что Гнидюк терялся, не знал, как реагировать, и только вертел большим, чуть крючковатым носом и глуповатыми, бесстыже выпуклыми глазами. Толстая двойная морщина продолжала нос до самых корней волос и делала его главным на лице. Александр Михайлович повернул на себя зеркало заднего вида — у него все было нормально: борозды морщин ломали лоб поперек.
Машина поднималась все выше и выше, и тундра и море открывались во всю немыслимую даль и ширь. Было солнечно, море огромно синело за горизонт и казалось теплым.
Не хотелось уезжать из этих мест, будь его воля, не поехал бы, даже в отставку подписался бы по здоровью. Но... в последние два-три года — черт его знает, как и вышло-то, Семихватский все со своим барыгами, — Тихий поднял прилично денег. Бизнес в районе пошел... то там, то сям нужна была его поддержка... он, правда, и знать про нее особо не знал и сам никуда не лез, всем рулил зам по оперативной работе капитан Семихватский. Вертелся, давил и крышевал коммерсантов. Тихий посмотрел на Гнидюка. Тот немедленно улыбнулся в ответ так, что неприятно стало. Этого тоже не просто так сюда засунули. Со служебными квартирами химичил в области. Своих же товарищей обирал...
— Тормознемся покушать, Александр Михалыч? У меня жена собрала... — Гнидюк кивнул на сумку на заднем сиденье.
Тихий продолжал думать о нем и, видно, с каким-то особенным интересом смотрел. Потом очнулся.
— Это можно. — До прииска оставалось пять километров, и он сам думал тяпнуть для храбрости. — Сейчас к Столбам поднимемся.
Дорога выровнялась и пошла вдоль склона. Слева сквозь невысокие деревья синело море в сизой осенней дымке. Александр Михайлович, засмотревшись, чуть не проехал поворот. Затормозил, сдал назад и увидел, что съезд на поляну, где всегда выпивали, завален упавшей листвяшкой. Он заглушил мотор, улыбнулся чему-то и тяжело полез из машины. Гнидюк тоже выскочил и сунулся на заднее сиденье за своей сумкой.
Александр Михалыч видел, что нагловато, поперек оставляет машину, да и опасно — поворот недалеко, но тут же и бросил эту мысль: по этой дороге ездили раз в неделю. Он потянулся, разминая затекшие плечи и ляжки. Почему-то хотелось показать Гнидюку, что он тут вполне хозяин и никого особенно не стесняется, может и машину, как ему нравится, оставить, но соображение это было случайное, не особенно Тихому свойственное. Шурясь на прохладное осеннее солнце, он думал о своей подруге, почти жене, что она совсем уже рядом и что ей нравилось, когда он бывал слегка выпивши. И ему тоже нравилось, когда он бывал с ней слегка выпивши.
Тихий открыл дверцу багажника и, сняв китель и галстук, прямо на белую рубашку надел ватник. Прихватил на одну пуговицу на пузе и достал из кармана граненый стакан. С таким спокойным и серьезным лицом достал, как будто во всех ватниках в правом кармане обязательно есть стакан.