Был и еще повод для досады: он давно уже должен был заехать на охоту, а все не получалось, и главной помехой была как раз непроданная икра. Он придавил рычаги, вездеход захлебнулся воем, сильнее загремел железом и запрыгал по колеям и ямам.
Эту икру он вывез из тайника с речки, целые сутки, почти без сна, давил почти двести километров по тайге и теперь, ни о чем не думая от усталости, ехал прямиком в поселок. Там ее легко можно было устроить, менты брали свои двадцать процентов, и делай что хочешь, но Кобяков даже не смотрел в их сторону — с ментами он дел не имел. Гаишникам права показывал, а если те начинали выеживаться, бросал ключи на сиденье и уходил пешком. Гаишники, их на весь район было четыре человека, об этом знали и не останавливали.
Дорога расходилась. Новая, пробитая золотарями, спускалась в тундру, пересекала ее и шла берегом моря, старая заворачивала на склон сопки. Кобяков на секунду задумался и свернул на старую — так было короче.
Когда тягач с лязганьем и скрежетом вывалился из-за скального поворота, Тихий с Гнидюком, выпив и закусив, садились в уазик... Гнидюк что-то громко рассказывал и смеялся, и Тихий первым увидел тягач. Он так и замер у дверцы, только рука, успевшая схватиться за руль, машинально сжалась, а Гнидюк с неожиданной для его задницы прытью отскочил в кусты. Одна фуражка осталась на дороге.
У самого бампера замер вездеход. Заюзил коротко по грязи, клюнув сильно вперед, с лязганьм осадил и заглох. Степан ударился плечом, чуть не высадил башкой боковое стекло, отер кровь с вздувшейся на лбу шишки и нашарил замок зажигания. Он только теперь понял, что не проехать было, но недовольства не показал, а стал сдавать назад. И тут Гнидюк выскочил из кустов, матерясь много и суетливо, на ходу подбирая шапку с земли... кобуру расстегивал зачем-то.
— Как посмел? Кто такой? — Майор прямо из штанов выпрыгивал.
Кобяков, отъехав, остановился, хмуро глядя на начальников. Тихий узнал его и стал садиться за руль, чтобы уступить дорогу. Гнидюк же, думая, что водитель испугался, чуть не сбив начальника милиции, схватился за рукоятку дверцы. Лица водителя он не видел из-за бликов на стекле. Дверца не поддавалась, наконец он распахнул ее.
Степан смотрел на него, прямо и не мигая, и Гнидюк потерялся. Немного таких взглядов встречал он в своей жизни.
— Чего везешь? — само собой выскочило у него изо рта, а пистолет, застрявший было на полпути, вылез наружу. И это, как потом вспоминал Тихий, была его первая ошибка.
И может быть, все как-нибудь и рассосалось, если бы Гнидюк совсем уж не наступил на грабли. Боясь смотреть в глаза Степану, он отступил пару шагов, неожиданно ловко заскочил на гусеницу и стал задирать тент с ящиков, привязанных за кабиной. Так в поселке никто не сделал бы, ни один самый последний мент.
Кобяков понял, что его принимают, он еще не знал почему, вообще все непонятно было. Вспыхнули только в мозгу недобрые усмешечки Васьки Семихватского, что они все равно его накроют. Кровь ударила Степану в голову.
— Иди отсюда, падло! — Голос Кобякова только казался спокойным. В руках с громким щелчком соскочил с предохранителя короткий кавалерийский карабин.
Тихий, не ожидавший ничего такого, спокойно сел за руль, нащупывал ключ по карманам. Но тут увидел Гнидюка, делавшего «руки вверх» с «макаровым» над головой, потом Кобяка, поднявшегося из люка тягача с карабином в руках... Он подумал, не выйти ли, но сначала решил отъехать. И только когда увидел, что Гнидюк, трусливо наклонившись, бросил пистолет себе под ноги, вывалился из уазика и двинулся к вездеходу.
— Кобяк, что такое? — Александр Михайлович даже и теперь не собирался особенно качать права.
— И ты давай! — Глаза у Кобяка были совсем нехорошие. Небритые щеки бурыми пятнами...
— Ты что, сука, ты... — Лицо подполковника начало багроветь. Челюсть полезла вперед, как у бульдога.
Пуля взорвалась у ног начальника милиции, обдав грязью его большую фигуру. По лицу поползли серые капли, и вся парадная рубашка и китель пошли мелкой крапинкой. Гром выстрела летел по тайге.
— Бросай! — Ствол карабина поднялся в грудь начальнику.
Тихий, так ничего и не поняв, нахмурился, выдернул «макарова» из кобуры и бросил. Подумал еще, что все равно не заряженный.
Два вороненых табельных пистолета лежали в луже. Лицо Тихого было хмурое, грязное и слегка растерянное, он забыл уже, когда бывал в таких ситуациях. Гнидюк развел и приподнял руки, вжал голову в плечи и медленно отступал за спину начальника.