Такие люди являются отбросами чаньской школы. Принесшему позор в этот мир через короткое время воздается смертью. Разве в этом смысл искусства, созданного первоучителями?! Все последователи должны накрепко запомнить это.
Шаолиньские правила удэ, ставшие классическими практически для всех северных школ ушу, носили несомненное влияние буддийского миропереживания. Задумаемся над парадоксальным фактом — в сущности, монахи-бойцы должны были столкнуться с неразрешимой проблемой.
С одной стороны, они посвящали долгие часы, совершенствуясь далеко не в самой безобидной и безвредной боевой технике.
Но с другой стороны, один из постулатов буддизма провозглашал принцип «ахимсы» (кит. «бу шашэн») — «не причинения вреда живому», ставший наипервейшим из пяти базовых буддийских запретов. Не случайно жесткие правила винаи — монашеского поведения, разработанные досконально еще в индийских школах, даже запрещали обрабатывать землю, ибо это могло причинить вред всякой мелкой живности. Но вот парадокс — китайский буддизм, в частности секта чань-буддизма, изящно и безболезненно обошел этот запрет.
На местной почве исконный китайский практицизм взял верх. Никто не отрицал важности принципа ахимсы. О нем просто никто в контексте боевых искусств не вспоминал. И тем не менее этот принцип — ограничение вреда (разумеется, до разумных пределов, определяемых чисто интуитивно) подспудно присутствовал в правилах монахов-бойцов. За требованиями «безустанно заниматься ушу» шли мягкие оговорки «использовать искусство лишь ради самозащиты», «главное — поддерживать справедливость», «ради помощи попавшим в беду». Принцип «не причинения вреда живому» приобрел некую высшую добродетельную разумность: если нападают — надо защищаться, иначе всякое свершение добрых дел на этом может закончиться.
Поэтому у китайских буддистов-бойцов святость (реальная святость!) вполне сочеталась с блестящим боевым мастерством. Приведем хотя бы один пример.
Одним из самых великолепных бойцов за всю историю Шаолиня стал Мяосин (мирское имя — Се Мэнвэнь), прозванный «Золотой архат», который исполнял обязанности старшего наставника по ушу в 20-х годах нашего века. Он был «благочестив, соблюдал все буддийские правила, был искусен в ушу и литературе».
Тем не менее этот миролюбивый и добродетельный человек, выступая вместе с отрядом монахов на стороне одного из местных лидеров-милитаристов, с успехом использовал в бою даже огнестрельное оружие, разя противников с коня. Интересно, что именно Мяосину принадлежит последняя редакция правил шаолиньского удэ. Они были обобщены под названием «Пять запретов и семь вредоносных факторов».
Монах писал: «Первое — сторонись нерадивости и лени, второе — сторонись гордыни и похвальбы, третье — сторонись вспыльчивости и суетливости, четвертое — избегай перескакивать через установленные ступени, пятое — избегай чрезмерного увлечения вином и женщинами». Семь вредоносных факторов заключались в следующем: «Первый — сексуальные связи вредят семени, второй — вспышки гнева вредят ци, третье — мучительные раздумья угнетают дух, четвертый — зависть вредит сердцу, пятый — излишества в напитках и еде вредят крови, шестой — ленивый образ жизни вредит мышцам, седьмое — суетливость вредит костям».
ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ К ЛЮДЯМ
Доброжелательность к людям — вот основа, на которой строится обучение в ушу и общение бойцов между собой. Им нечего делить — ведь гунфу универсальное и в то же время абсолютно внутреннее, его нельзя украсть или «выведать».
По этому поводу приведем одну характерную историю из канонов ушу.
Мусульманин Май Чжуанту (XIX век) считался известным мастером по стилю синьицюань и шэньюань («Священный кулак»). Уже будучи седовласым, но попрежнему крепким старцем, он познакомился с другим известным мастером по стилю обезьяны Тан Ваньи. Тан, обрадованный встречей со знаменитым учителем, пригласил его к себе в гости, желая обсудить некоторые тонкости ушу. Во дворе дома его сын Тан Цзючжоу, считавшийся одним из лучших мастеров во всей округе, упражнялся с копьем.
Юноша решил воспользоваться случаем и завоевать похвалу самого Май Чжуанту. Мальчик-слуга бросил в Та Цзючжоу медные монетки с отверстием посередине, а тот, подхватывая их на лету, нанизывал на наконечник копья. Тан Ваньи, ожидая восхищения гостя, спросил Май Чжуанту, как ему понравилось искусство копья. Май ответил, что плохо разбирается в этом искусстве, к тому же сам с копьем не занимается. Тан Ваньи, зная, что в то время даже средний ушуист владел копьем, подумал, что слава Май Чжуанту дутая, и решил проверить, насколько хорошо он владеет кулачным искусством, и вызвал его на поединок.