— Полоцк не даст себя в обиду!
— Полоцкие земли ныне обособлены от земли русской и разделены на многие уделы между сыновьями Всеслава Чародея, поэтому могут легко перейти под чужое влияние. Медлить не следует, княже, иначе потом вся эта орда во главе с ляхами и германцами будут служить головной болью для Руси, стремясь завладеть Двинским и Днепровским торговыми путями и продвинуться на восток. Не искушай себя нынешнем спокойствием в этих землях! Даже если не удастся покорить литовских князей, им надо силой, обманом или кровным родством внушить, что на Руси им ничего не светит! Пусть идут на запад и взаимно погасят нашествие католического Рима в лице германцев и ляхов!
— От новгородских купцов вести пришли, говоришь?.. Мстиславу все имена доложишь!
— Список со мною, княже.
Мономах замолчал, переваривая услышанное. Нового он ничего не узнал, но свежий взгляд на происходящее был ему интересен. По крайней мере, он был озадачен горячностью ветлужцев. Однако такой напор безродных гостей его уже порядком раздражал.
— Дозволь еще молвить, Владимир Всеволодович? — получив разрешение уже порядком недовольного Мономаха, Петр продолжил. — Мы сами хотим прояснить настроения германцев и их притязания на поморские земли. Боюсь, как и в Риме, у них царит ныне лишь власть денег и право сильного. Опасаюсь, что они возведут культ ненависти к тем, кто думает по-другому и будут распространять его везде, куда смогут дотянуться...
— К делу! — поднял руку великий князь.
— Есть ли у тебя родичи в тех землях, на кого мы можем опереться?
— У Мстислава старшая дочка за Кнудом Лавардом, сыном короля Дании, — бросил взгляд на сына Мономах. — Но вряд ли это чем-то вам поможет.
Петр немного замялся, не стал настаивать и кивнул своему сыну, сразу же влезшим с вопросом.
— Разрешишь ли, княже, печатать церковные и иные книги в Киеве? Разрешишь ли школы наши открывать? Митрополит уже дал свое благословение.
Мономах равнодушно кивнул, но потом встрепенулся.
— Юрий мне писал, что принимаете вы далеко не всех служителей церкви, присылаемых из суздальских земель. Что на это скажете?
— Княже, — вновь замялся Петр. — Силой на наших землях православие не насадить, черемисы и эрзяне воинственны, а потому нам нужны не столь обличители дикости и ереси, сколь проповедники, своими словами и делами показывающие превосходство православия над другими верованиями. А потому… никаких десятин церковь у нас не получает, и содержится за счет пожертвований общин и вятших людей. К примеру, воевода из своих доходов четверть отдает…
— Добрый пример, но все же непорядок у вас!
— Многие и не соглашаются на приходы у нас, княже! По нашему покону священники не только утешать страждущих должны, но и учить грамоте, помогать обездоленным, лечить раненых, давать приют сиротам, калекам… Всем, кто не жалел живота своего на защите рубежей отчизны, а теперь изнемогает в старости. Не каждый на это способен, да и грамоте не всякий обучен!
— Дело правильное, но перечить архиерею суздальскому не след!
— Княже, мы же как лучше хотим! В ответ на добрые цела, вселяющие веру и надежду в людей, язычники сами к церкви потянутся! А иначе на вилы проповедников поднимут, уже были такие попытки! Может, посодействуешь в этом, княже? Как бы нам у митрополита выпросить того, кто не склонен к злату и власти, а живет ради людей…
— Да где ты таких видел, тысяцкий? — Устало произнес Мономах. — Юродивые лишь да святые под вашу планку подходят!
— И по какому праву вы нарисовали себе двухглавого орла на гербе?! - дополнил его Мстислав. — Ведь ни рода, ни племени, самозванцы!
— Мы взяли как основу церковный герб царьградский, княже, как символ несения нами крещения поволжским народам.
— Ох смотрите, отлучит вас митрополит, — покачал головой Мономах и дополнил, — и погонит он вашу братию святую поганой метлой в чащи лесные.
— Христос, тоже был гоним, княже, но зато потом как все обернулось!
— Ну-ну! — встрепенулся Мстислав, хотя и неуверенно, ибо сразу понял, что возразить на такие слова особо нечего. — Ты за кого митрополита Никифора держишь? Уж не за иудея ли?
— Нет княже, — широко перекрестился Петр и простодушно улыбнулся. — Всего лишь за грека. Эти почти свои.
— А что говорят на Бабином торгу? — неожиданно хохотнул Мстислав, что-то припомнив. — Будто бы прогнали вы иудейских купцов с позором от себя?
— У нас все равноправны, княже. Мы и против иудеев не возражаем, однако жить на резу в ветлужски землях нельзя. Конечно, давать в долг никто не запрещает, особенно для того, чтобы помочь неимущем и страждущим, но наживаться на этом грех.
— И что ты мне проповедуешь прописные истины, тысяцкий?
— Да купцам этим лишь реза была нужна. Кроме того, у нас запрещено ставить чуждые местному люду храмы, вот и не понравились иудеям такие условия.
— Даже так? — вскинул брови Мстислав.
— Исповедовать чуждую религию у не запрещено. То есть живи, конечно, молись своим богам, но не как ветлужец. И налоги тоже плати как чужеземец. И к евреям, это относится и к католикам. Хочешь переселиться навечно - становись выкрестом, как апостолы И ученики Христа. Это, конечно, не касается мери, эрзян и черемисов, но то коренные народы и с ними по-другому нельзя, лишь ласковым словом и добрыми делами к себе переманивать их можно, — Петр облизнул пересохшие губы и продолжил. — Я свято верю, что христианство в наших землях возьмет верх над язычеством. Но мирно. К примеру, если переселенцы не держатся старой веры и соглашаются креститься, то воевода всегда берет их под свою особую защиту и выделяет вспомоществование новой христианской общине.
— А ведь верно говорит, батюшку!
— С ума сошли оба? — не удержался Мономах. — Ни монет не хватит, ни времени на такое?
— Да я не про то, чтобы брать на себя пришлых, — замахал руками Мстислав, — наоборот, мошну неплохо бы пополнить с помощью иноземцев…
Петр прокашлялся, привлекая к себе внимание, и добавил.
— Взять тех же булгарцев, Они не стесняются брать с иноверцев подушный налог, называемый джизью, так почему и нам так не поступать?
— Все! Хватит! — Мономах тяжело поднялся с кресла и вздохнул. — Устал я от вас, ваших мыслей и слов бесполезных, далее толкуйте с Мстиславом у него в Белгороде! Идите! Весной жду с товарами!
Коротко поклонившись, ветлужцы молча вышли в тут же открывшиеся перед ними двери. В горнице установилась тишина, изредка прерываемая покашливанием великого князя. Наконец, Мстислав, вскинулся.
— А и в самом деле, не пойти ли тебе отдохнуть, батюшка?
— Что думаешь про них, сыне?
— Сам не пойму.
— Вот и я не знаю, то ли выжечь их каленым, железом, то ли не связываться с юродивыми?
— От раздора с ними нам пользы никакой. Юрию они подмога, а нам пока не мешают. Да и торговля с ними может большой выгодой обернуться!
— И то правда… - махнул рукой великий князь. — Пока они за нас кликушествуют, трогать не будем.
Глава 16
Прохладный осенний ветерок стелился по берегу реки, взбивая волну и возносясь вверх по обрыву кручеными пыльными порывами. Навес над головой изредка хлопал, но удовольствие отдыха нисколько не портил.
Ни мошкары, ни надоедливых служек.
Даже голоса из разбитого в степи воинского стана доносились сюда приглушенно словно через пуховую подушку.
На душе было спокойно, словно бы вихри событий этого года не шерстили ее вдоль и поперек.
Подняв пиалу с душистым отваром, Селим Колын чуть дунул на горячий напиток и улыбнулся.
Что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость?
Ох, много! Но основная часть работы уже сделана. Власть взята, и почти бескровно...
Шамгун ныне в далеком Биляре, пусть тот и называется многими Великим Городом. Селим же остался в не менее царственном Булгаре на берегу Идели, фактически получив бразды правления от державы.