— А ты прорывайся, кто-то наверняка уйдет! Я видел твой греческий огонь! Здорово!
— Да ты…
— За меня не переживай, отомстишь! Нашим привет!
— Да у нас… у нас… — звонкий рожок за спиной воеводы перекрыл его голос и он, наконец, выкрикнул прямо в лицо побратима, взяв его за грудки. — У нас пушки, тетеря ты долбленая!! Деревянные, бронзовые, какие есть, но много! И порох весь с собой взяли! Ничего не боимся, опробовали уже - в низовьях Волги! Из-под картечи людей уводи, стоеросовая ты башка! Вверх будем стрелять! Казанчии показались!
— Ах, же ты, твою дивизию., три пенька через коромысло… Курныж! Всех на берег, под обрыв!! Накрывайся щитами!
Кровавый диск уходящего на покой солнца подкрашивал далекие паруса багровыми оттенками. Ветлужцы уходили на ночевку на противоположный берег Идели.
Полным составом, включая предавших Селима ак-чирмышей.
Они ни на чуть не поверили в благородные мотивы хана и припомнили ему не только «свадьбу Айюбая», но и удар в спину суздальского князя.
Слово, оно дорогого стоит, говорили ветлужцы.
А уходили зря. Преследовать их Селим не собирался.
И как преследовать? Спустя два часа после бойни на противоположный берег реки вылетела передовая сотня нового вражеского войска.
Кожаные мешки, у них были набиты сеном, словно они готовились переплыть реку прямо здесь и сейчас.
Следом, приминая траву огромными колесами, медленно вылез обоз, состоящий из множества покрытых полотном тяжелых повозок?
Это даже он разглядел.
И снова сотни степняков.
Вот так вот, запросто. Невзирая на относительно недалекую столичную Банджу.
Это потом оказалось, что сотни вовсе и не половецкие, а неведомые воронежские и знакомые эрзянские, но поначалу подумалось нехорошее… «Проспали, проморгали!»
Но ведь действительно и проспали, и проморгали, занятые другой ратью. Надо было встречать ветлужцев не за пределами Мардана, а в самой провинции! Заманить их глубже, хотя бы к пограничной крепостице Суз-Урыны, которую ветлужцы величали не иначе как Сызранью. Там никакие воронежцы не появились бы!
«И что?» — мысленно сплюнул Селим, ловя себя на очередной глупой мысли — «Что бы это изменило? Ох, если бы верный друг не вмешался…» После того, как первые громовые выстрелы снесли набегавших суварцев, а берег заволокло черным дымом, Тухсар, не обращая внимания на его команды, выхватил у кого-то рог и затрубил сигнал на общий отход. Вовремя.
Сколько было погибших? Четыре десятка? Больше? А сколько раненых?
Казанчии даже не добежали на расстояние выстрела из лука, несмотря на то, что могли стрелять вверху вниз!
Теперь перед Тухсаром стыдно, а тогда он его чуть не зарубил.
А ведь именно друг понял, что сражение уже проиграно и надо вести переговоры, на которых ветлужцы и настаивали, а он…
Ну, да ладно. Зато теперь он знает, чего хочет от чужеземцев, хотя те и уперлись, как тот бык, которого ведут на убой. Все равно без рецепта смертоносного зелья он их через державу больше не пустит!
Пусть теперь возят свою соль повозками, как и боевые лодьи, которые они грозились поставить на колеса! Хотя…
До истоков Суры тут один раз чихнуть, может, и выгорит у них эта переправа. Только, идти им придется хоть и по малонаселенной, но суварской земле и он вполне… ну, в самом деле, не повлекут же они свои лодьи степью на Шир, который называют Доном?! Или для них нет ничего невозможного, потому что они даже не задумываются об этом?
Немедля призвать курсыбай и догнать, куда бы те не пошли?
«Ох… опять глупости в голову лезут! А ведь Тухсар говорил мне… Не торопись... не торопись друг! Подумай! Рассориться насмерть ты всегда успеешь, но вот получишь ли с этого выгоду?!»
Селим со всей Силой ударил ногой по ящику, лежащему перед ним.
Крышка хрустнула и улетела далеко в сторону, открыв лежащие внутри серебряные слитки. Немного. Если считать русской мерой, то всего лишь гривен на двадцать или тридцать.
«Немного?».
Селим зло выругался. Для подарка это было даже чересчур! А еще он первый раз увидел свое отражение в зеркале. В настоящем зеркале, а не начищенном листе металла или округлых поделках заморских мастеров. А стекло? А оружие? А цемент, что пойдет на Булгарские цитадели?
И что им нужно?
Всего лишь соль с низовьев Идели, земляное масло и медная руда с реки Сок, да какая-то земля или глина, называемая ими серой, что они обнаружили по пути в низовья в какой-то горе на Самарской луке.
Не хочет Селим обмена, так за все это они готовы платить серебром!
Или даже золотом!
И при этих условиях даже приближаться к его державе не будут!
Ну да. Всего лишь.
Вот только в своих желаниях они заикнулись и про беспошлинную торговлю и про свободный проход по Идели, которую упорно называли Волгой. Взаимный. Ну и так, по мелочи… выкупить суздальцев, попавших в полон или обменять их на субашей, уведенных Джурги. И вообще хотят права возвращать христиан или язычников, уведенных с их земли… А еще намекнули, что если Селим захочет их в будущем примучить силой, то они мгновенно перекроют Хорысданский, Нукратский и Чулманский пути. Людей и союзников у них для этого в достатке.
«Аг—грх…»
Ах, да еще приготовленную для помойной ямы заплесневелую дыню утащили, сказав, что им как раз такая и нужна. Сумасшествие!
Селим истерически захохотал, опрокидываясь на спину. Смеялся долго, пока потемневший небосвод не подсветился голубыми искорками.
Ну, где там его звезда? Взошла или уже закатилась на небосклоне?
«А-а-а!..»
И тут они все испоганили! И земля у них круглая, и не звезды это, а шары огненные, в пустоте висящие!
Селиму захотелось завыть от бессилия.
Напиться, что ли? Так не поймут единоверцы! А хочется! Может Тухсара привлечь? Он все-таки язычник.
«И как я его терплю рядом с собой?.. А вот терплю. Когда все уже разошлись по шатрам, лишь верный соратник молча стоит, за спиной и ждет, когда у хозяина пройдет злость на вес мир и он начнет рассуждать здраво.»
— Ну что, Тухсар? Что мы будем делать с этими ветлужцами?
— Ты же подумал, Селим? Тогда ты уже все решил.
— Что именно?
— Не знаю, Селим. В любом случае, делай, как знаешь, но всегда оставляй себе возможность отступить и начать все заново.
— Даже так?
— Именно так, жизнь непредсказуема. Дунет порыв северного ветра и вчерашние враги могут неожиданно обратиться друзьями.
— Ты уверен?
— Нет. Но они мне понравились, Селим.
Глава 17
Несчастья рушились на русскую землю одно за другим.
Лето 1112 года прошло без дождей.
Пожухли посевы, умирая без живительной влаги.
Высохли колодцы.
Покрылись пеплом пожарищ города, мгновенно вспыхивающие от неосторожно оброненного уголька или непогашенной лучины.
Выгорел даже Киев, унеся в дыму бушевавшего пламени жителей и живности без всякого счета.
Тяжко было на Руси, однако это было только начало бедствий.
И больше всего досталось новгородской земле.
В следующем году буря с градом прошлась по пятинам жесткой метлой, разметав дома и часовни, утопив стада в Волхове и вызвав недород. Прошло еще два года и лишения схватили северо-западную оконечность Руси за горло.
Весна 1127 года наступила поздно и была очень холодной. Снег падал до середины мая, а точнее до Якова дня, и потому сеяли очень поздно. Казалось бы, сколько можно? Но наступило лето и новое несчастье. Метыль[56] объел посевы в полях и плоды в садах, не оставив на корню почти ничего, А в начале осени, прежде чем успели закончить жатву жалких остатков урожая, мороз сгубил все яровые и озимые хлеба.
Голод пришел на новгородскую землю. Стоимость осьминки ржи зимой подскочила до полугривны. Люди ели березовую кору, листья и мох, муку мешали с соломой.
Натерпелись достаточно, однако бедствия не кончились. В следующем, 1128 году, наводнение снесло дома, затопило посевы и погубило множество людей, А летом, когда цвели яровые и наливались озимые, вновь, как и в прошлом году, ударил мороз.