Что, дескать, людишки у тебя все одною землёй занимаются? Устрой да устрой у себя в имении завод. И доход пойдёт, да и почётнее тоже. Послушался помещик, сам остался за границей, а немца послал в имение заводы строить. И построил немец первый завод в Павлове, на Семеньей горе, железо делать.
Вот живёт помещик за границей, получает доход хороший. И вздумалось ему как-то раз проведать свои имения и посмотреть, как работают на заводах. А был он якобы доброй души человек. Вот приехал он в Павлово и пришёл на завод как раз в ту пору, когда из сварочной печи вынимали раскалённую сварку[24]. Глядит помещик: печь пламенем пышет так, что и подойти невозможно, люди в дыму и копоти. А сварка красная вся, шипит, трещит, окалиной во все стороны так и брызжет. Подтащили её крючьями к наковальне, как грохнет по ней стопудовый молот, как пыхнет от неё пламя да искры... С нами крестная сила! И людишек-то из-за огня не видно.
Испугался добрый граф... «Подать немца сюда! Не знал я, откуда у меня доходы...» Глядь, а немец точно сквозь землю провалился.
Завод уничтожили, горно потушили, да искры из-под заводского горна уже разлетелись кругом с Семёновой горы по всему Павлову. Застучали в избушках молоты, завизжали пилы, зашипели паяльники медные, закипело мастерство и разлилось, как пожар, по всей округе. По деревням-то хоть землю не бросили, а павловцы совсем забыли про пашню.
ХОХЛОМА
Было это давным-давно, ещё при царе Алексее, отце Петра I. Тогда нижегородец наш, патриарх Никон, нарушил веру стародавнюю и уничтожил книги, переписанные старательными монахами. С тяжёлой руки Никона новая вера была на Русь напущена. Взволновалась Русь, усмирённая «тихим» царём Алексеем застенками да колодками. Побежал люд подальше от первопрестольной Москвы, от глаз царских да патриарших в леса, на Керженец да на Узолу. Только тайные сторонники старого благочестия остались в Москве. Среди них первейшей руки живописец, богомаз по прозванью Лоскут Андрей. Днём работал, вечерами двуперстия творил.
Пришло время, и ему стало невмочь. Собрал он кисти свои да краски-мази и уехал в Семёновские леса, подальше от царя. В каком-то починке избу срубил, точить-писать начал. Дни и ночи работал, а что — не знали люди, не пускал их к себе в избу Лоскут. Да и люди, больше беглые, беспоповцы, не привыкли бывать друг у друга. Больше сами с собой да с тайгой Керженской беседовали-советовались.
Нашлись, однако, завистники, донесли царю про Андрея. Тот послов направил, строго наказал явить мастера пред его царские очи и заставить в столице малевать.
Лоскут — ни в какую, послов из избы прогнал.
И тут вскипела царская кровь, затуманила глаза. Кому, по правде, из правящих такое понравится. Новый наказ целой роте солдат, доставить ослушника, но уже не для работы, а для казни. И пошли в Семёновские земли солдатики, в путь тяжёлый да и не близкий — всё песками да через леса.
Солдаты шли походкой медвежьей. А молва народная бежала впереди бегом заячьим.
Услышал Лоскут о вести страшной. Думал день. Думал два. На третий клик кликнул, собрал народ лесной. Молвил Андрей слова свои первые: «Смерть идёт за мной, берите припас мой и рукоделье, краски и мази да расходитесь по деревням и починкам, учитесь точить-малевать да детям и внукам внушайте; дерево, с корня снятое, живым делайте. Оно любое подобие принять может...»
Взволновался народ, краски да инструмент Андреев разобрал, по лесам-домам разбрёлся и как следует его припрятал.
Солдаты пришли к кострищу огненному: догорал дом Андрея-живописца, зажжённый им самим. Не достался царю на расправу и мастер: сгорел в той избе своей заживо.
Ушли солдаты.
А краски да инструмент Андрея в дело пошли.
Искрами изошёл, рассыпался Андрей. Искры те осели в тайге Керженской-Приузольской, и запалили они пламя по лесным деревьям да починкам.
С той поры и горят алым пламенем, искрятся золотыми самородками яркие краски старой Хохломы.
КОПЬЁВ
А про Копьёва, механика сноведского, вот что рассказывают. Ехал однажды Баташов плотиной через пруд и видит: мальчик тянет за верёвочку пароходик. Колёсики у парохода вертятся, он сам по воде идёт. Останавливается Баташов и спрашивает:
— А кто тебе пароход сделал?
— Сам я.
— А сам ты чей?
— Мамкин.
— Поедем со мной.
Баташов посадил его к себе в коляску — скорей к его родителям. А мальчик плачет, испугался.
Доехал Баташов до его матери и говорит ей:
— Беру я вашего сына к себе, обучу его, человеком сделаю.
Увёз его, стал учить, сначала в Москве, потом за границей, да не дал ему закончить, а то из крепостных он вышел бы.
24
Железные остатки, лом, которые сплавляются под молотом в одну массу, опять годную в дело.