- Глубоко, - съязвил Махов.
- Это - ты, Макаров. А это - вы, Махов. Четвертого я не знаю.
- И я не знаю, - сказал Макаров.
- Мне этот человек тоже не знаком, - задумчиво произнес Махов. - Но, судя по всему, мы вскоре его встретим. Попомните мое слово!
- Получается, что фотография нам не помогла, - признал Макаров. - Придется мне сходить в кабинет еще раз. А вдруг удастся разузнать что-нибудь новенькое?
- Нет, дружище, сейчас пойдет он. - Махов показал на Фимку. - Ты, Макаров, уже столько всего интересного нам рассказал, что пора бы твою информацию проверить. Собирайтесь, Гольдберг, ваша очередь.
- Я!?
- А что?
- Хорошо, я пойду. Но только как-то это неожиданно, без подготовки.
- Страшновато?
- Ага.
- Ерунда! Вы еще не успели как следует испугаться! Страх рождает подготовка... Смакование возможных неприятностей...
- Верно, - заулыбался Фимка. - Какое волшебное слово нужно произнести, чтобы вернуться?
- Подойдешь к двери и молча дернешь за ручку. Возвращение в наш мир произойдет само собой. Никаких особых слов не предусмотрено.
- Хорошо... Ну, я пошел.
- Счастливо.
- Я скоро вернусь.
- Не сомневаюсь, - пробасил Махов.
* * *- И долго это будет продолжаться? - грозно спросила Ксения, которой неразговорчивые мужики, занятые бессмысленными, с ее точки зрения, действиями, стали определенно надоедать.
- Что именно? - не понял Макаров.
- Ваши экскурсии в кабинет. Ты, Макаров, говорил мне о каких-то важных бумагах и документах. Где они, почему вы ими не занимаетесь?
- Мы только начали. Работы - непочатый край, - начал оправдываться Макаров. Говорить правду он не хотел.
- Ты сказал о работе? Какой работе? В чем она заключается?
- Вот закончим и все тебе расскажем. Не сомневайся. А так - что попусту языком молоть!
- Какие вы, ребята, оказывается энтузиасты! Это просто ужас! - сказала она. - Как же вы мне уже надоели! Я решила погостить недельку на даче у подруги. - Надеюсь, недели вам хватит. Смотрите, соблюдайте противопожарную безопасность! Приеду - проверю. Макаров, ключи доверяю только тебе. Не скучай. Впрочем, о чем это я! Ты же тайну разгадываешь, тебе скучать некогда!
Ксения подхватила спортивную сумку с вещами и направилась к выходу.
- Я провожу тебя? - спросил Макаров.
- Да ладно уж, работай... Макаров, если ты и после этого на мне не женишься, я тебя задушу. Так и знай!
Она чмокнула растерявшегося писателя в щеку и громко, от души, хлопнула дверью.
- Спугнули женщину, - сказал Махов. - А нам не пора по домам?
- Нет, нет, надо дождаться возвращения Фимки, - сказал Макаров, устраиваясь возле телевизора. - Сейчас начинается футбол. Виктор Кларков разбирался в красивой жизни, у него в каждой комнате по телевизору.
- Наслаждайся, болельщик! Не буду тебе мешать, - ухмыльнулся Махов.
Сам он, порывшись в книжном шкафу, обнаружил книгу Эразма Роттердамского и с удовольствием принялся читать.
- И давно ты Роттердамским увлекаешься? - удивился Макаров.
- Ты, что, не знаком с этой книгой? Не знаешь, что ли, ее историю? Здесь для объема подверстан текст Мартина Лютера. Народ, в свое время, ноги стаптывал, чтобы эту книгу раздобыть - единственная публикация Лютера в Союзе ССР! Эразм пользовался гораздо меньшим успехом. Наверное, потому что был разрешен к прочтению.
- Ну-ну!
Прошло полтора часа. Внезапно дверь в комнату Виктора с грохотом распахнулась, словно ее открыли мощным ударом ноги, и в проем ввалился Фимка Гольдберг. Его вид был ужасен - под правым глазом красовался огромный фингал, на скулах, сквозь неопрятную недельную щетину, проглядывали многочисленными ссадинами, разбитые губы впускали в его организм воздух, как у рыбы, выброшенной на берег. Можно было с уверенностью сказать, что его долго и умело били.
- Я вернулся? - спросил Фимка, приоткрывая заплывший глаз. - Я хочу кофе, можно?
Махов взял Фимку на руки и бережно перенес его в кресло на кухне.
- Надо бы обработать его лицо! Поищи йод и мазь! - скомандовал Макаров, а сам принялся заваривать кофе.
Через минуту они вернулись к Фимке, готовые оказать ему первую помощь. Но тот, как ни в чем ни бывало, сидел на диване и внимательно следил по телевизору за футбольным матчем.
- Какой счет? - спросил он, выхватывая из рук Макарова чашку. - Я опоздал к началу.
Фимка странным образом изменился, будто его подменили за ту минуту, что его оставили без присмотра. Ни единого синяка, ни единой ссадины. Он был свеж и чисто выбрит.
- Я вернулся, ребята, это просто здорово! Думал, что останусь там навсегда...
- Рассказывай! - приказал Махов.
Глава 10
Экологический терроризм
Фимка не поверил ни единому слову Макарова о странных свойствах кабинета Виктора. Он был прагматик и материалист и в сказки не верил. Фотография показалась ему фальшивкой. Он рассматривал ее так долго только потому, что пытался вспомнить, где и когда он был сфотографирован, прежде чем с помощью фотошопа был помещен на эту ловкую подделку. Макаров и Махов его разочаровали. Разглагольствования о проблемах пространства-времени и прежде оставляли его равнодушным. А уж разговоры о реализации нуль-транспортировки просто бесили. Даже когда их заводил сам Виктор.
Сделав решительный шаг в темноту кабинета, он убедился в том, что здоровый скептицизм не подвел его и на этот раз. Ничего заслуживающего внимания не произошло. Ничего. Фимка включил свет. Огляделся. Комната, как комната. Ничто не светится, ничто не сверкает... В принципе, можно было возвращаться. Останавливало только одно - не хотелось портить отношения с Макаровым. Он удобно устроился в кресле, посчитав, что минут через пятнадцать можно будет с чистой совестью возвращаться, мол, хотел помочь, но не вышло. А пока можно было без помех подумать о своих делах.
После того, как пропал Виктор, мечта о создании театра философских изречений исчерпала себя. Без Виктора играть в наукообразные слова стало просто неинтересно. Оказалось, что кроме него, к попыткам Фимки заниматься настоящим современным искусством, никто не относится всерьез. Макаров, помнится, просто выругался, когда он попытался рассказать о концентрических кругах распространения эманаций мыслящей материи... А ведь построение получилось совсем неплохим! Виктор оценил бы по достоинству, в этом не приходилось сомневаться. Жаль, что он пропал, теперь придется искать еще одного доброжелательного зрителя.
Фимка загрустил. Мысли о печальном существовании, которое он был вынужден влачить из-за элементарного человеческого непонимания, удручали его. Кардинально переломить ситуацию можно было только одним способом - потрясти воображение зрителей или читателей чем-то по-настоящему феноменальным и блестящим. Например, документальным боевиком о реальном террористическом акте - кровавом и, на первый взгляд, абсолютно бессмысленном. Было бы здорово доказать, что, на самом деле, современный терроризм подчинен строгой философии будущего... Не исключено, что для большей скандальности придется отыскать слова оправдания террористов, показать, что руководствовались они высшими идеалами справедливости, принципы которой до поры до времени скрыты от широких масс...
История с террористами, захватившими заложников в Департаменте по содержанию жилищного фонда, как нельзя лучше подходила для написания подобного бестселлера и представлялась Фимке Гольдбергу беспроигрышным вариантом. Из такой истории только ленивый не сделает конфетку. Для этого были все основания - внезапность нападения, кажущаяся примитивность замысла, за которыми, впрочем, проглядывало что-то чрезвычайно важное, и возможный интерес к этому событию со стороны гражданского общества... Дело осталось за малым - необходимо было разузнать, зачем понадобилось устраивать эту акцию... Такую глупую и бесцельную, по крайней мере, пока он - Фимка Гольдберг - не взялся оправдать ее.