Выбрать главу

Лучшими приятелями Габриэля Спенсера были Вильям Бирд, Эдвард Жуб и двое Жеффсов.

Летом они задумали ехать играть вместе с странствующими актерами по сельским местечкам. Путешествовали в повозках с натянутым верхом, в которых и спали ночью.

Однажды вечером, по Гаммерсмитской дороге, они увидели вылезающего из канавы человека, который наставил на них дуло пистолета.

— Ваши деньги! — сказал он. — Я Гамалиэль Ратзей, Божией милостью вор с большой дороги, и не люблю ждать.

На это двое Жеффсов отвечали со стенаниями:

— У нас нет денег, ваша милость, кроме вот этих медных блях да кусков крашеного камлота. Мы — бедные бродячие актеры, как и вы, ваша светлость.

— Актеры? — воскликнул Гамалиэль Ратзей. — Вот это превосходно. Я не какой-нибудь мелкий воришка иди мошенник, я — друг зрелищ. Не будь у меня некоторого уважения к старому Деррику, который сумеет втащить меня по лестнице и заставить помотать головой, я бы ни за что не расстался с берегом реки и с веселыми тавернами, где вы, джентльмены, имеете привычку показывать столько остроумия. Добро пожаловать! Вечер отличный. Поставьте ваши подмостки и сыграйте мне ваше лучшее представление. Вас будет слушать Гамалиэль Ратзей. Это чего-нибудь стоит. После вы можете об этом рассказывать.

— Но вам придется потратиться на освещение, — робко сказали Жеффсы.

— Освещение? — с видом благородства сказал Гамалиэль. — Что вы говорите об освещении? Я, Гамалиэль, здесь король, как Елизавета — королева в столице, и я буду поступать по-королевски. Вот сорок шиллингов.

Актеры, дрожа, вылезли из повозки.

— Мы к услугам вашего величества, — сказал Бирд, — что нам играть?

Подумав, Гамалиэль взглянул на Габриэля и сказал:

— Боже мой, хорошую пьесу вот для этой девицы, только непременно грустную. Она, должно быть, восхитительная Офелия. Здесь, неподалеку, есть цветы наперстника, настоящие мертвые пальцы. «Гамлета», вот чего я хочу. Мне нравятся характеры этой повести. Не будь я Гамалиэлем, я бы охотно играл Гамлета. Смотрите, не ошибайтесь в ударах шпаг, мои прекрасные троянцы, мои доблестные коринфяне.

Зажгли фонари. Гамалиэль внимательно смотрел драму.

По окончании он сказать Габриэлю Спенсеру:

— Прекрасная Офелия! Не буду задерживать вас комплиментами. Вы можете ехать, актеры короля Гамалиэля. Его величество доволен.

Потом он исчез в темноте.

На заре, когда повозка пустилась в путь, увидели, что он опять заступает дорогу с пистолетом в руке.

— Гамалиэль Ратзей, вор с большой дороги, — сказал он, — является за сорока шиллингами короля Гамалиэля. Ну, живей! Спасибо за представление. В самом деле, мне очень нравятся причуды Гамлета. Прекрасная Офелия, свидетельствую вам мое почтение.

Двое Жеффсов, у которых хранились деньги, волей-неволей их отдали. Гамалиэль поклонился и быстро исчез.

После этого приключения труппа вернулась в Лондон. Стали ходить рассказы, что один вор чуть было не похитил Офелию в платье и в парике. Одна девица, которую звали Пат Кинг, часто посещавшая «Зеленый занавес», уверяла, что это ее нисколько не удивляет. У нее было упитанное лицо и полный стан. Флум пригласила ее познакомиться с Габриэлем. Она нашла его очень милым и нежно обняла. Потом она стала заходить часто.

Пат была подругой одного кирпичника, которому надоело его ремесло и хотелось играть в. «Зеленом занавесе». Его звали Бен Джонсон, и он очень гордился своим образованием, был из духовного звания и имел некоторые познания в латыни. Это был широкоплечий человек огромного роста, весь покрытый золотухой, с правым глазом выше левого. У него был громкий сердитый голос. Когда-то этот колосс был солдатом в Нидерландах.

Он проследил Пат Кинг, схватил Габриэля за шиворот и приволок на Окстонское поле, где бедному Габриэлю пришлось с ним стать лицом к лицу со шпагой в руке. Флум незаметно успела дать ему клинок на десять дюймов длиннее. Он вошел в руку Бена Джонсона. У Габриэля было проколото легкое. Он умер на траве. Флум побежала за констеблями.

Бена Джонсона, клявшего все на свете, снесли в Ньюгет.

Флум надеялась, что его повесят. Но он прочитал по-латыни псалмы, уверил, что он духовный, и ему только заклеймили руку раскаленным железом.