Лучшими приятелями Габриэля Спенсера были Вильям Бирд, Эдвард Жуб и двое Жеффсов.
Летом они задумали ехать играть вместе с странствующими актерами по сельским местечкам. Путешествовали в повозках с натянутым верхом, в которых и спали ночью.
Однажды вечером, по Гаммерсмитской дороге, они увидели вылезающего из канавы человека, который наставил на них дуло пистолета.
— Ваши деньги! — сказал он. — Я Гамалиэль Ратзей, Божией милостью вор с большой дороги, и не люблю ждать.
На это двое Жеффсов отвечали со стенаниями:
— У нас нет денег, ваша милость, кроме вот этих медных блях да кусков крашеного камлота. Мы — бедные бродячие актеры, как и вы, ваша светлость.
— Актеры? — воскликнул Гамалиэль Ратзей. — Вот это превосходно. Я не какой-нибудь мелкий воришка иди мошенник, я — друг зрелищ. Не будь у меня некоторого уважения к старому Деррику, который сумеет втащить меня по лестнице и заставить помотать головой, я бы ни за что не расстался с берегом реки и с веселыми тавернами, где вы, джентльмены, имеете привычку показывать столько остроумия. Добро пожаловать! Вечер отличный. Поставьте ваши подмостки и сыграйте мне ваше лучшее представление. Вас будет слушать Гамалиэль Ратзей. Это чего-нибудь стоит. После вы можете об этом рассказывать.
— Но вам придется потратиться на освещение, — робко сказали Жеффсы.
— Освещение? — с видом благородства сказал Гамалиэль. — Что вы говорите об освещении? Я, Гамалиэль, здесь король, как Елизавета — королева в столице, и я буду поступать по-королевски. Вот сорок шиллингов.
Актеры, дрожа, вылезли из повозки.
— Мы к услугам вашего величества, — сказал Бирд, — что нам играть?
Подумав, Гамалиэль взглянул на Габриэля и сказал:
— Боже мой, хорошую пьесу вот для этой девицы, только непременно грустную. Она, должно быть, восхитительная Офелия. Здесь, неподалеку, есть цветы наперстника, настоящие мертвые пальцы. «Гамлета», вот чего я хочу. Мне нравятся характеры этой повести. Не будь я Гамалиэлем, я бы охотно играл Гамлета. Смотрите, не ошибайтесь в ударах шпаг, мои прекрасные троянцы, мои доблестные коринфяне.
Зажгли фонари. Гамалиэль внимательно смотрел драму.
По окончании он сказать Габриэлю Спенсеру:
— Прекрасная Офелия! Не буду задерживать вас комплиментами. Вы можете ехать, актеры короля Гамалиэля. Его величество доволен.
Потом он исчез в темноте.
На заре, когда повозка пустилась в путь, увидели, что он опять заступает дорогу с пистолетом в руке.
— Гамалиэль Ратзей, вор с большой дороги, — сказал он, — является за сорока шиллингами короля Гамалиэля. Ну, живей! Спасибо за представление. В самом деле, мне очень нравятся причуды Гамлета. Прекрасная Офелия, свидетельствую вам мое почтение.
Двое Жеффсов, у которых хранились деньги, волей-неволей их отдали. Гамалиэль поклонился и быстро исчез.
После этого приключения труппа вернулась в Лондон. Стали ходить рассказы, что один вор чуть было не похитил Офелию в платье и в парике. Одна девица, которую звали Пат Кинг, часто посещавшая «Зеленый занавес», уверяла, что это ее нисколько не удивляет. У нее было упитанное лицо и полный стан. Флум пригласила ее познакомиться с Габриэлем. Она нашла его очень милым и нежно обняла. Потом она стала заходить часто.
Пат была подругой одного кирпичника, которому надоело его ремесло и хотелось играть в. «Зеленом занавесе». Его звали Бен Джонсон, и он очень гордился своим образованием, был из духовного звания и имел некоторые познания в латыни. Это был широкоплечий человек огромного роста, весь покрытый золотухой, с правым глазом выше левого. У него был громкий сердитый голос. Когда-то этот колосс был солдатом в Нидерландах.
Он проследил Пат Кинг, схватил Габриэля за шиворот и приволок на Окстонское поле, где бедному Габриэлю пришлось с ним стать лицом к лицу со шпагой в руке. Флум незаметно успела дать ему клинок на десять дюймов длиннее. Он вошел в руку Бена Джонсона. У Габриэля было проколото легкое. Он умер на траве. Флум побежала за констеблями.
Бена Джонсона, клявшего все на свете, снесли в Ньюгет.
Флум надеялась, что его повесят. Но он прочитал по-латыни псалмы, уверил, что он духовный, и ему только заклеймили руку раскаленным железом.
ПОКАХОНТАС
Принцесса
Покахонтас была дочь короля Повхатана, который восседал на трое, имевшем подобие ложа, в одежде из медвежьих шкур с висящими хвостами.
Она выросла в доме, обтянутом циновками, среди жрецов и женщин с выкрашенными ярко-красным головой и плечами, забавлявших ее игрушками из меди и гремушками из змеиной кожи. Намоктак, верный служитель, ходил за принцессой и руководил ее играми.
Иногда ее водили в лес при большой реке Раппаханок, и тридцать обнаженных девушек плясали для ее развлечения. Они были раскрашены в разные цвета и опоясаны зелеными листьями; их головы украшали козлиные рога, а у пояса были шкуры выдр. Потрясая палицами, они прыгали вокруг трещавшего огня. Покончив пляску, они разбрасывали костры и отводили принцессу при свете головней.
В 1607 году страна Покахонтас была потревожена европейцами. Промотавшиеся дворяне, мошенники, искатели золота пристали к берегам реки Потдаак и настроили там досчатых бараков. Эти бараки они назвали: «Джемстоун», а свою колонию «Виргинией». В эти годы вся Виргиния состояла из маленького бедного форта, построенного в устье Шезапаки, во владениях великого короля Повхатана. Колонисты выбрали президентом капитана Джона Смита, который во время своих прежних скитаний побывал в самой Турции.
Они бродили по скалам, питаясь морскими раковинами и тем малым количеством зерна, что им удавалось добывать меною у туземцев.
Сначала их приняли с большой торжественностью. Жрец играл перед ними на тростниковой флейте, с короной из шерсти лани на заплетенных волосах, окрашенной красным и раскрытой подобно розе. Тело его было выкрашено темно-красным, лицо — голубым, и он весь был покрыт подвесками из серебряных самородков. Потом он сел на циновку с бесстрастным видом и закурил трубку с табаком. Другие, окрашенные черным, белым и красным, а иные в полутона, построившись в четырехугольные колонны, пели и плясали перед идолом Оки, сделанным из змеиной кожи, набитой мхом и украшенной медными цепями.
Однако, несколько дней спустя, капитан Смит, исследуя в челноке течение реки, был внезапно схвачен и связан. Со страшными воплями его отвели в длинный дом, где его сторожили сорок дикарей. Жрецы, с глазами, подрисованными красным, и черными лицами, испещренными белыми полосами, дважды обвели очаг сторожевого дома дорожкой из муки и хлебных зерен. Потом Джон Смит был отведен в хижину короля.
Повхатан был в меховом платье, и волосы стоявших вокруг него были украшены птичьим пухом. Одна из женщин подала капитану воды вымыть руки, а другая отерла их пучком перьев. Между, тем двое краснокожих гигантов положили у ног Покхатана два плоских камня.
Король поднял руку. Это значило, что Джона Смита положат на эти камни и раздробят ему голову ударом палицы.
Покахонтас было только двенадцать лет, и она робко выглядывала из-за раскрашенных советников. Она вскрикнула, бросилась к капитану и прижалась головой к его щеке. Джону Смиту было двадцать девять лет. У него были прямые усы, борода веером и орлиный взгляд. Ему сказали, что имя королевской дочери, спасшей ему жизнь, Покахонтас. Но это не было ее настоящее имя.
Король Повхатан заключил мир с Джоном Смитом и отпустил его на свободу.
Через год капитан Смит со своим отрядом стоял лагерем в лесу у реки. Была темная ночь. Всякий шум заглушался пронизывающим дождем. Вдруг до плеча капитана дотронулась Покахонтас. Она проникла одна через страшную лесную темь. Она прошептала, что отец хочет напасть на англичан и перебить их, когда они будут за ужином. Она умоляла его бежать, если он дорожит жизнью. Капитан Смит предлагал ей лент и стеклянных бус, но она, плача, отвечала, что не смеет. Потом, одна, убежала в лес.