Не имеющему ничего общего с миром, темному, живущему глубоко за пределами всего, к чему мы можем обращаться вслух. Они не понимали главного, в собственном боге не знали центральной, смыслообразующей части (в нем ведь, с точки зрения того, что движет нашей Вселенной и не было ничего, кроме смысла). Наш бог был своенравен, наш бог был способен на все.
И призывая его в наш мир, они могли закончить его существование. Я не знала вещей, которые стоили всеобщей, абсолютной смерти.
Может быть, знали они.
Эмилия села передо мной, привязывая мои ноги к стулу. Я не боялась быть связанной. Чем были веревки по сравнению с ощущением рвущейся нити между мной и мирозданием?
Не было никаких сил, способных удержать бога, заставить его делать то, что хочет человек. Представления о духах и богах древности, на которых можно было повлиять, не работали в реальности. Мы могли лишь смиренно просить и ждать нашей участи.
— Прошу прощения, моя императрица, — сказала Эмилия. — Мне очень жаль, что все вышло именно так. Вы, без сомнения, не созданы для политики. Но я стану вами.
— Что? — спросила я, едва не позабыв о том, какое состояние должна играть.
— Я испрошу бога передать мне не только ваше династическое право, но и ваш облик. Я убью вашего мужа, милая императрица. Я сделаю то, на что не решилась ваша сестра, и чего никогда не сделаете вы. Не ради власти, моя дорогая, власть мне скучна. Но ваша сестра струсила, а я все исправлю. Я сделаю эту страну великой. Никто так и не узнает, почему третья дочь в семье, милая и совершенно не созданная для власти, обнаружила в себе силу для того, чтобы привести в порядок страну. Мне так жаль, моя императрица. Без сомнения, проливать вашу святую кровь кощунственно. Я уважаю выбор нашего бога, но не могу поступить иначе. Потому что это нужно моей стране.
Эмилия коснулась рукой моей щеки, посмотрела на меня снизу вверх. Я поняла, она говорит правду. Она и вправду не желает власти. Она делала это ради Империи. И я понимала ее, как никогда не надеялась понять идущих Путем Зверя. Я, наконец, увидела, что скрыто у них внутри. То же самое, что я держала снаружи.
Долг. Их свет внутри — мой свет снаружи. Их тьма снаружи — моя тьма внутри. Как непросто устроены люди, подумала я. И, строго говоря, мне хотелось уступить ей. Пусть бы она забрала мое тело. Я бы отправилась в Непознаваемое, к сестре, в царство нашего бога, распрощавшись со всем, чего я никогда не была достойна.
Я поняла, что и ехала сюда, еще ничего не зная, с тайным расчетом на то, что здесь что-то не так. Когда Децимин сказал, что не может вернуться сам из-за проклятья ведьмы, я что-то почувствовала, подумала, не лжет ли он мне.
Из милосердия, но не только, я отправилась сюда. Все это время я тайно желала исчезнуть. И как близко была эта возможность, воистину, стоит бояться своих желаний.
Но я ничего не боялась. Я смотрела на Эмилию завороженно, словно мышь на змею. Я видела в ее глазах свою смерть, благородную смерть. Как хорошо уступить другому, более достойному. Как хорошо не думать о последствиях.
Северин отодвинул Эмилию, заглянул мне в глаза, заискивающе улыбнулся.
— Что до твоего ублюдка от сумасшедшего, так с беременной женщиной могут приключиться очень разные неприятности.
Он положил руку мне на живот. В этот момент с меня слетело все отчаянное безразличие, исчезло желание бросить все, ушла покорность судьбе, какой бы она не была. Горе утопило все: ответственность, гордость рода, саму страну. Но мой нерожденный ребенок заставил меня вспомнить о том, что я ответственна за еще одну жизнь, самую главную. Я подалась к Северину вместе со стулом, вцепилась зубами в его горло, сжала челюсти и почувствовала, как обжигающе горяча кровь.
Я не ожидала от себя подобной силы и такой яркой злости тоже. Когда-то я кусала горло Аэция, надеясь перегрызть его. Сейчас я была к этому намного ближе. Во рту я чувствовала скользкую плоть и соленую кожу, горячая кровь все пребывала, и когда Северин схватил меня за волосы, я не почувствовала боли. Я услышала, как засмеялась Эмилия.
Время исказилось вместе с пространством. Я понятия не имела, сколько минут провела вцепившись в горло Северина. Наверное, меньше одной. Когда он ударил меня по лицу, в голове зазвенело с надрывом, болезненно. Я сплюнула его плоть и кровь, бывшие мне отвратительными и в то же время желанными. Северин отскочил, он прижимал руку к шее, между пальцами сочилась кровь.
— Ради нашего бога, приложи что-нибудь, — сказала Эмилия.