— Дело в том, что нужно снова поместить ее в центр фигуры, — сказал Северин. Казалось, что ситуация раздражает, пугает и забавляет его одновременно.
— Да, конечно. Порядок есть порядок. Только резких движений делать не нужно. Хорошо? Понятно? Да, по-моему, это хорошо и понятно.
Северин со всей осторожностью, на которую был способен поставил стул, к которому я была привязана и передвинул его в центр. Ствол пистолета двигался за мной, словно глаз хищника.
Лучше бы он так и не пришел, подумала я. Эмилия убила бы его в моем обличье, он это заслужил.
Впрочем, он здесь все равно умрет. Их трое, он один.
В этот момент раздался выстрел. Меня в равной степени пронзили страх и надежда. Страх оттого, что я испугалась — выстрелили в меня, просто я еще не почувствовала боли. Надежда — выстрелили в Аэция и, по крайней мере, я буду отомщена. И все же, несмотря на страх и ненависть к нему, я пыталась найти в нем хоть что-то настоящее. Ему было плевать на меня, даже на страну, но он ведь искренне хотел защитить своего ребенка.
В темноте я совершенно не видела его лица, рука с пистолетом же была неумолимой.
Что-то рухнуло на пол позади, я обернулась. Кошка, еще секунду назад баюкавшая свою руку, лежала на полу. Красная ягода пулевого ранения была чуть выше ее живота. Кошка дышала, и я увидела, что ее губы, словно сиропом, измазаны кровью. Кабан не вызывал у меня такого омерзения, он уже был мертв к тому моменту, как Аэций скинул его вниз.
Кошка же умирала у меня на глазах. Я вспомнила, как она принесла мне фруктов, и тем самым отчего-то меня успокоила.
— Ты ошибся, — сказала Эмилия задумчиво рассматривая пистолет. — Ей не нужно умереть. Ей нужно умирать. Мы использовали ее кровь в обряде. И пока она пребывает между бытием и небытием, он найдет путь сквозь нее по нашим знакам.
— Прошу прощения, — сказал Аэций. — Дело в том, что я понятия не имел, как все должно проходить. Я просто предположил. Да-да. Хорошо. И я все еще готов застрелить Октавию, если вы обманываете меня.
— Совершенно нет, — сказал Северин. — Хотя признай, зверек, если бы это был наш план, он оказался бы достаточно хитроумным, чтобы тебя провести.
— Да. Наверное. Хороший план.
— Что ж, — сказал Северин. — Прощайте, императрица. Жаль, жаль, жаль!
Северин поцеловал меня в щеку, в этот момент Аэций сказал:
— Отойди, пожалуйста.
— Или что? — спросил Северин. — Застрелишь ее?
— Да. С такого ракурса я могу застрелить вас обоих. Соблазн достаточно велик. Даже не уверен, что смогу управлять своей рукой.
— Думаешь, я боюсь сумасшедших?
— Все боятся сумасшедших, — сказал Аэций. И, словно подтверждая его слова, Северин отпрянул от меня, перешагнул границу, нарисованную мелом и размытую кровью.
Музыка все играла, одна и та же песня опять и опять. На другой стороне пластинки скрывалась вторая песенка, намного более оптимистичная. Она называлась «Но я всегда буду любить тебя», и больше я никогда не послушаю ее. От этого мне было так грустно, словно я упускала самое главное в жизни. Всего-то перевернуть пластинку и, мне казалось, я умру счастливой.
Да-да, вот так. Завтра никогда не наступит, но я всегда буду любить тебя. Всегда.
Руки и ноги затекли, но я практически не обращала внимания на боль. Все заканчивалось, и мне незачем было думать о таких глупостях в последний день моего существования.
На фоне музыки хриплое дыхание Кошки было неожиданно отчетливым, и чем дальше, тем громче и аритмичнее оно казалось мне. А потом то ли игла соскользнула, то ли пластинка поцарапалась, и музыка начала искажаться, раздался пронзительный, неблагозвучный визг, голос, поющий песню изменился, словно звук по-иному проходил по воздуху. Слов теперь было не разобрать, и хотя я все еще понимала, что некогда это была музыка и даже моя любимая песня, теперь в ней не было ничего приятного. Атональная, искаженная скрежетом и визгом, она неслась по окружающему пространству, словно обезумевшая птица, которая мечется по комнате, врезаясь в стены, пока не упадет замертво.
Слова уже были неразличимы, мелодия деформировалась, ее сминали иные законы, и ничто, анти-мир, врывался в мою гостиную. Дыхание Кошки становилось все громче, словно этот звук был маяком для кого-то. Воздух с хрипом рвался из ее легких и со свистом проникал внутрь. С каждой секундой эти отвратительные звуки становились все оглушительнее. Мне захотелось зажать уши, и я задергалась, пытаясь освободить руки. Я понимала, что у меня не получится, но это было неважно, настолько отвратительно мне было ее дыхание. Когда я увидела, как свет наполняет контур странного многоугольника, в центре которого я находилась, я подумала, что сошла с ума от нарастающей силы хрипов умирающей Кошки. И хотя, казалось бы, ничто не должно было удивлять меня, ведь я оказалась в шаге от своего бога, я не могла поверить, что сантиметр за сантиметром, словно электричество идет по проводу, золотым занимается контур фигуры вокруг меня. Забавно, но все это смотрелось даже почти празднично, словно зажигалась гирлянда.