Во всем этом было хоть что-то хорошее. Эти дни заканчивались. Сегодня заканчивались все дни.
— Соберись, — сказала сестра. Она больше не говорила, что мы победим, но, казалось, она не засомневалась в своих словах. Я бросилась к ней, когда она пошла к двери.
— Куда ты?
— У меня есть дело!
— Там Безумный Легион!
Сюда прорвался отряд, состоящий из народа воровства, вдруг подумала я. Невидимые солдаты, козырь Аэция в войне.
— Санктина! Ты не можешь просто выйти туда!
Я держала ее за руку, и вдруг меня пронзило воспоминание о тех страшных секундах, когда я боялась, что сестру унесет в открытое море.
Крики больше не пугали меня. Их звучание казалось привычным. Стоны раненых и умирающих я слышала и прежде, в госпиталях. Случалось мне слышать и шипение преторианского оружия, входящего в плоть. Сейчас оно давало мне надежду.
В сущности, победить преторианца можно, когда его оружие погаснет. Но для этого нужно продержаться с ним один на один. Я не представляла, как сделать это в замкнутом помещении.
Но я не была воином, прошедшим путь от Треверорума до Вечного Города.
За секунду перед тем, как сестра распахнула бы дверь, мы услышали стук, быстрый и яростный.
— Видите? Враги не стучат в двери.
— Может, это их уловка, — вдруг засмеялась я. На секунду мне стало все равно. Наверное, так чувствуют себя персонажи пьес абсурда. Этой секунды сестре хватило, чтобы распахнуть дверь. Людской поток не хлынул в столовую. Ничего особенного не произошло, никто не спешил нас хватать. Я даже подумала, может нам просто выбраться на улицу? Выбраться, поймать машину и уехать из Города. Неважно, что потом.
В столовую ввалился мальчишка, он был бледный, и глаза у него горели. Я даже знала его имя — Кассий. Запомнила его потому, что он был намного младше остальных преторианцев здесь. Совсем молодой паренек, сын начальника гвардии. Я видела его еще ребенком, а теперь он почти мужчина. У него были острые черты из-за которых он почему-то ассоциировался с волком или псом, и серьезные, недетские глаза. Он непременно попал бы в официальный состав гвардии, но пока ему оставалось только болтать с солдатами и дерзить отцу. Его терпели из-за обаяния и исполнительности, он многим нравился и многих злил. И мне странно было видеть его совсем другим — смертельно бледным, настолько, что даже губы его были лишены всякой краски.
На его майке красовались три красных пятна. Я подумала, может за очередное прегрешение отец отправил его прислуживать на кухне, а потом вспомнила, что сестра отпустила прислугу. Эти пятна вовсе не от томатной пасты и не от вина. Эта краснота, переходящая в коричневатый цвет — запекшаяся кровь, она пришла из госпиталей и с полей битв. От Кассия пахло по-особенному, чем-то сладким, больничным и чужим. Отчасти этот запах напоминал царивший в госпиталях, но не был полностью равен ему. Губы Кассия расплылись в улыбке. Он казался изумленным, взвинченным.
— Моя императрица! Мой император! Там…
Он замолчал, будто забыл человеческие слова, затем его лицо исказила комичная гримаса недовольства, но одно из свойственных ему выражений совершенно не вязалось с тем, что он говорил.
— Они убивают друг друга!
Домициан закрыл за Кассием дверь, развернул его за плечи к себе.
— Кто убивает? Что значит друг друга?
Кассий вдруг засмеялся, голос его разнесся по столовой. Я увидела, что руки у него дрожат. И все же перепуганным он не выглядел.
— Идиот, — вдруг выплюнул Кассий. И тогда я поняла, что кто бы кого не убивал за дверью, мы уже погибли. Кассий не смел бы говорить такое своему императору, если бы оставался хоть малейший шанс.
Кассий продолжал, он говорил очень быстро, и слова его казались жутковато раскоординированными между собой, словно он был пьян или сходил с ума.
— Не понимаешь? Вдруг не поймешь. Я так и думал. Брошу их, чтобы спасти. Зачем? Взбесились. У отца сердца нет. Нет сердца. Нет сердца, потому что оно на полу. Вот почему? Убивают друг друга. Ведь они друзья. У меня были, были друзья. Отец мертв.
И тогда я понимаю, чья это кровь. И что Кассий совершенно свихнулся.