— Мы просим тебя, чтобы воцарилась иная династия, — говорила Эмилия. — Иная династия — моя. Я отдаю тебе последнюю императрицу, твое вечное развлечение. Я испрашиваю лишь дар царить над смертной землей Империи, иного мне не надо.
Как абсурдно, подумала я, все царства этой земли были подачками, мелким подарком, не сравнимым с вечностью. Как мало мы значили. Эмилия и Северин говорили, что они лишь питомцы, и это было правдой. Мы все были лишь питомцами, а земля — нашим аквариумом, который лишь казался огромным.
И если мы надоедим, если наскучим — как легко будет разбить его на куски. Мы любили, умирали, рождались, убивали, творили, мечтали, разрушали и создавали лишь пока были занимательными. Я слишком хорошо вспоминала ощущение, поглотившее меня в момент принятия дара.
Каким маленьким снова оказалось все, что я сделала в жизни. Аэций развязал меня, я вскочила, постаравшись не задеть ни один из сосудов, но теперь это было невозможно. Здесь все было богом.
Аэций обнял меня, прижал к себе, и его живое, человеческое тепло на секунду отогнало от меня ужас. Мы стояли, тесно обнявшись, и я благодарила бога за каждую секунду, в которую он не интересовался мной. Однако, стоило мне сделать только шаг назад, как сосуды потянулись ко мне, медленно, слепо. Я замерла, и Аэций сильнее обнял меня.
— Не двигайся.
— Что? Это твой план?
— Да. Просто жди. Сейчас они отдадут тебя ему. Жди.
— Нам нужно…
Я начала говорить, но не закончила. Что нам, собственно, было нужно? Из дома нельзя было выбраться. Сам дом становился им.
Аэций прошептал мне:
— Доверься, хорошо? Просто будь со мной. Доверяй мне.
В сущности, кому мне еще было довериться?
Я увидела, как сосуды бога входят в древесину стула, она стала гибкой, тут и там появлялись и исчезали бугры, словно внутри копошились насекомые. Я представила, что нечто подобное может быть и с моим телом. Я положила руку себе на живот, Аэций накрыл ее сверху.
— Верь мне, — повторил он.
— Я тебе верю, — прошептала я. — То есть, на самом деле нет, но я буду стараться.
Никогда и ни с кем прежде я не была так близка, кроме сестры. Аэций поцеловал меня в макушку, и мне захотелось засмеяться. Как абсурдно, мы напоминали пару, смотревшую на прекрасный закат.
— Разве ты не боишься?
— Каждую секунду своей жизни. Ты просто не видела меня не испуганным.
И тогда я все-таки засмеялась. Никто не обратил внимания. Мой бог был глухим и слепым, он лишь поглощал все на своем пути. Эмилия и Северин были слишком заняты умоляя бога выслушать их. Зря. Я почувствовала себя сторонним наблюдателем, зрителем на спектакле, заранее знавшим конец пьесы. Чуть скучновато, но все же увлекательно.
Я знала, бог не слышит их, и они ждут, когда он доберется до них. Они ждут, взывая к нему так, словно он говорит, как и они.
Но темному аспекту бога неведом человеческий язык.
В конце концов, оно обратило на них внимание. Я знала, что мы — следующие, и я надеялась, что Северин и Эмилия не смогут донести до него свою мысль.
Как странно, я прежде не видела бога в его величии и ужасе, но я бог составлял суть моей жизни, и я столько знала о нем.
Но я не могла представить ни его облика, ни страха, который он мог вызвать.
Сосуды вошли в Эмилию и Северина, они оба задергались, хотя этого соединения наверняка страстно желали. Я видела, как бог входит в их головы, сквозь ноздри, уши и глаза проникает в святая святых, в колыбель сознания. Нечто входило в них, нечто уходило из них. Я не знала, обратим ли вообще этот процесс. Все поплыло перед глазами, и Аэций поддержал меня одной рукой, а другой закрыл мне глаза. Но в теплой темноте, которой он одарил меня, я слышала, как реагирует человеческое тело на вторжение, как путешествует под кожей, в мышцах, в органах, внутри, пульсирующая сосудистая сетка.
Сейчас он поймет их, подумала я, сейчас он поймет, что предлагают они, и за что именно. Не нужно было слов, не нужно было языка. Проникновение и поглощение.
— Не оставляй меня, — сказала я. — Пока все не закончится.
— О, — сказал Аэций. — Я как раз собирался уйти. Начинаю чувствовать себя совершенно чужим на этом празднике.
Звучало так, словно он серьезен, впрочем так было со всеми глупостями, которые он говорил. Я разозлилась, и это на секунду вернуло мне силы.
Я поняла, что они ползут ко мне, я ощутила это — не просто кожей, всеми внутренностями своими, каждой клеточкой своей, я ощутила его намерение. Он принял меня, он захотел меня, и вместе со мной уходила моя эпоха. Я схватила Аэция за запястье, заставила отвести руку от моих глаз.