Эмилия улыбалась мне, а может улыбалась не она. В ней и Северине все еще был бог, и их улыбки казались неестественными, словно они никогда прежде не улыбались и лишь примерно знали, как это. Мой бог улыбался мне через них. Он был доволен.
Инобытие, подумала я. Они скормят меня ему. Не просто убьют — я уйду живой, я потеряю все. Я потеряю ребенка.
Я почти запрыгнула на руки Аэцию, словно какое-то маленькое животное, забыла о желании уйти достойно.
— Нет, — сказал он, аккуратно поставив меня на пол, пульсирующий, словно живой. — Иди к нему. Предложи себя.
— Что?!
— Я придерживаюсь выбранной линии. Ты могла бы больше не удивляться.
Восходить на эшафот, как на трон, подумала я. В конце концов, я должна была быть смелой за всех тех, кто уходит вместе со мной. Я сделала шаг навстречу струившимся сосудам. Интересно, подумала я, испытаю ли я боль перед тем, как бог проникнет в меня.
Сосуды поднимались ко мне, словно змеи, танцующие под звуки флейты. Они танцевали у моей кожи, и я знала, он растягивает удовольствие, желает ощутить меня. Я имела ценность, ведь я была причастна к тому, кого он выбрал когда-то. В конце концов, все бесчисленные поколения были ничем для этого существа.
Я не была уверена, что оно понимало концепцию размножения и могло отличить меня от того человека. Оно лишь чувствовало. Я протянула руку, и Аэций крепко сжал ее.
— Предатель, — прошипела я.
— Я думал, мы друг друга ненавидим.
На ироничный ответ не хватило бы ни разума, ни времени. Оно коснулось меня, ощущение непередаваемой мерзости захлестнуло меня с головой, оно было похоже на то, что я испытывала, когда хотела преодолеть границу дома, но много, много ярче.
Тогда я поняла, те иглы были его зубами. Оно, еще невидимое, не полностью пришедшее, уже охватило дом своей пастью. Теперь же меня облизывали языки, по крайней мере нечто, что можно было так назвать.
Ненасытная пасть. Лишь на секунду оно соприкоснулось со мной, не вошло, не проникло под кожу, но эта секунда показалось мне вечностью. Затем сосуды, поднимавшиеся от моих ног к самой макушке, готовые поглотить меня, напряглись, став мучительно, механически твердыми, и отшатнулись.
А потом мой бог издал визг, такой, что, казалось, способен был заставить лопнуть все мои кости, как стекло. Звук этот отбросил нас с Аэцием к стене. Падение оказалось мягче и безопаснее, чем я предполагала. Аэций успел подхватить меня, и я врезалась в него, а стена оказалась мягкой из-за оплетавших ее сосудов.
Звук смел все, опрокинул факелы, ударившиеся о стену рядом с нами, но огонь на них будто являлся их частью, он ничего не охватывал, не шевелился, не угасал.
Мой бог был невыразимо зол, разочарован, его ярость была велика. Я понимала, что он чувствует благодаря связи между нами, между моим богом и моим народом, мной, однако его чувства словно конвертировались внутри меня, и лишь будучи переведенными на язык человеческого разума, воспринимались.
Сосуды, пребывавшие в Эмилии и Северине пришли в движение. Я увидела, как их лица приобретают выражение страдания, боли. Что ж, хороший конец для тех, кто любил боль. Хороший конец для тех, кто служил этому существу.
Мы с Аэцием крепко взялись за руки. Ярость бога разрывала Северина и Эмилию изнутри. Все было так просто — никаких оправданий, никакого права на ошибку, и так быстро — сосуды раскрыли их, словно они были лягушки на уроке биологии. Я увидела кости, внутренности, а затем все это было разрушено, переломано, перемешано и искажено. Я уткнулась в плечо Аэция, чтобы больше не видеть. Но я слышала — слышала как все хрустело и хлюпало. Я представляла, что это просто материалы, влажные и твердые, хрусткие и мягкие, странные, странные материалы.
Любопытство взяло верх над отвращением, и я посмотрела. Не осталось ни Северина, ни Эмилии. Были две диковинные вещи, созданные из них. Кости и внутренности составляли теперь странные украшения, похожие на тотемы древности, но слишком причудливые и для них. Казалось, все это никогда не имело человеческой формы. Остов из костей затейливо оплетенный плотью, ничего антропоморфного, ничего эстетичного. Если уж что оно и напоминало, так это две странных, массивных погремушки. Сосуды потянули их к себе, прижали к телу бога. И я подумала, это ведь правда игрушки. Игрушки для капризного ребенка, ведь бог абсолютной власти — ребенок, исполняющий все свои желания.
Сосуды охватили тела Волчицы и Кабана, труп Зайки, ударяясь об углы, тоже скользил к пасти бога.