— Мы следующие! — пропищала я. Аэций покачал головой, но я видела, что он еще бледнее обычного. Он поставил все и теперь не был уверен, что выиграл.
— Закрой глаза, — сказал он. Дыхание Кошки становилось тише. Она больше не дрожала. Все заканчивалось, возможно, и для нас тоже.
И я закрыла глаза. Мы крепко прижимались друг к другу, нас колотило от страха, словно детей. Теперь и Аэций казался мне человеком, и я поняла, как боялся он все это время.
Но сосуды уползали, я чувствовала, как дом снова меняется. Стало тепло, это запылал огонь. Все уходило, все оборачивалось вспять.
Я боялась открыть глаза, боялась разрушить иллюзию. Боялась, что сосуды не уходят, а готовятся обхватить меня, готовятся утащить меня за собой.
А потом я услышала шаги, они казались вполне человеческими. Тогда я открыла глаза, у меня достало смелости и любопытства.
Он был прекрасен, хотя и оказался много младше, чем я представляла. Золотоволосый юноша, почти подросток, чудесной красоты, но не отстраненной и практически неземной, как Децимин. Он не был произведением искусства, он был человеком.
На нем был белый костюм, в который мама нарядила бы сына на праздник, но в груди была дыра. Там, в тех же сосудах, что еще недавно опутывали дом, болталось, как игрушка, сердце моей сестры.
Я узнала его, я никогда не забывала его.
У моего бога были не зрячие глаза. Я не думала, что он слеп и в этом воплощении.
Он подошел к нам, протянул мне руку и, схватившись за нее, я почувствовала тепло.
— Скоро все закончится, Октавия, — сказал он. Голос у него был нежный, а человеческий язык давался ему легко.
— Ты не хочешь убить меня?
— Нет, Октавия. Ты не сделала ничего, за что я желал бы твоей смерти. Ты живешь честно и стараешься творить добро, а это самое главное.
— Ты не забрал меня…
Он перебил меня, но его легкая нетерпеливость была лишь призраком того чудовищного нрава, который был присущ иному его лику.
— Нет. Я не забрал тебя по иной причине. Но это сейчас неважно.
Позади нас пылал, пожирая шторы, огонь. Но мы не двигались, не могли позволить себе этого. Темный бог не слышал нас и не понимал, но его светлая часть говорила с нами на человеческом языке, и страх быть не той, сказать что-то не так, сковал меня.
Бог смотрел куда-то поверх моей головы. Движения у него были чуть растерянные, словно он до сих пор не привык к человеческому телу.
— Ты не плохая, Октавия. Ты — слабая. Это другое. Но ты на многое способна ради любви, и оттого я ценю тебя. Любить — величайший дар.
— Спасибо тебе.
От него шли тепло и свет, по сравнению с которыми огонь казался ничем. Он с нежностью улыбнулся мне, а его незрячий взгляд, будто случайно, скользнул по моему лицу.
— Теперь я хочу говорить с иным.
Аэций встал. Бог не видел его, не мог даже сосредоточиться на нем. Между нами была связь, а между ними не существовало ничего.
— Ты — сказал он. — Совершил святотатство.
— Я знаю. Я думал, вы убьете меня.
Забавно было слышать, как к богу обращаются на «вы». С собственным богом у каждого слишком личные отношения, а как общаться с чужим, наверное, никто и не знает.
— Нет, — сказал он. — Я даже не заметил тебя — тогда. Сейчас я не вижу тебя. Не чувствую, где ты. Но я знаю, что ты боишься. Не бойся.
Нежная улыбка лишь на секунду осветила лицо бога. Разгоравшееся позади нас пламя придало ему жестокий вид.
— Пожалуйста, — сказала я неожиданно для себя самой. — Не убивай его!
— Я не убью тебя. Не сегодня. Не через год. Ты увидишь, как растут твои дети. Ты успеешь изменить мир. Я даже оставлю тебе дар.
— Ваше милосердие…
— Нет, — бог поднял руку, и Аэций замолчал. — Ты молод и самоуверен, поэтому ты считаешь, что это милосердие. Время. Всему нужны правильные времена. Строй свой дом, создай семью, веди свой народ и делай, что подсказывает тебе сердце. Я владею тем, что грядет, и в правильное время единственное мое действие, не будучи самым жестоким, лишит тебя всего. И трагедия будет много страшнее, чем тебе покажется на первый взгляд, потому что будет разрушен твой замок, и ты распрощаешься со всем, что полюбишь.
Я поняла, что плачу, потому что моя страна, мой ребенок, моя жизнь были неразрывно связаны с Аэцием.
— Пожалуйста, — сказала я. Незрячий подросток с прекрасным лицом говорил спокойно, оттого его слова казались еще страшнее.
— Теперь ты — живи с этим.
— А я? Как же я?
— И ты живи с этим. Так я испытываю тебя, будь сильной и не бойся любить.