Я обняла его, и он положил руку мне на голову.
— Я думаю, оно поняло, что в тебе есть чужое. Разозлилось на Северина и Эмилию. Но тебя не могло тронуть. Я был удивлен, что оно не тронуло меня. Но теперь все понимаю. Да, да. Все стало ясно.
— Откуда ты знал, что так будет?
— Мы — это наш бог.
Фраза была туманной, неясной, и я решила не уточнять, я слишком устала, чтобы понимать.
Мы снова смотрели на пылающий дом. Пламя было голодно, как мой бог, оно пожирало все.
— Почему ты пришел один? — спросила я.
— А какая была бы разница? Разве что, больше людей погибло бы.
Он нахмурился, потом сказал:
— Да. Я был уверен, что справлюсь один. Реальность принадлежит мне. Во всем, что не касается войны и политики, лучше всего действовать одному. Лучше меньше тех, кто знает. И видит.
Он, по крайней мере мне так я подумала сейчас, видел больше, чем я. И бред, которым мне казались его слова наверняка имел предельное значение у него внутри.
— Теперь, когда я знаю о том, как ты безумен, ты можешь рассказать мне и о своем прошлом.
Он засмеялся, потом сказал:
— Я уже говорил тебе, что прошлого нет. По дороге домой я расскажу тебе еще несколько вариантов, и ты выберешь любой. Прошлое лишь условно связано с настоящим, и я перестал отличать его от фантазий довольно давно. Поэтому теперь я записываю вещи. Я ничего не знаю о Бертхольде.
А я смотрела на свой прекрасный, на свой умирающий дом. Огонь поглощал, огонь выхолащивал.
— Не плачь, — сказал он.
— Я не плачу.
Он утер мои слезы и показал мне влажные пальцы. Я и не замечала. Я посмотрела на него и увидела, что он шепчет что-то. В этот момент он казался еще более безумным.
А потом пошел дождь. Дождь был сильный, прекрасный, способный усмирить огонь.
— Нравится? — спросил Аэций, словно он сам вызвал его.
— Что? Это сделал ты?
Я слышала, что варвары могут исполнять свои желания, но никогда не понимала это так буквально.
— Я же говорил, я контролирую реальность. Ты совсем меня не слушаешь.
— Это совпадение. Это не может быть правдой.
Затем я, повинуясь этому странному, новому чувству, поцеловала его в губы.
— Мы дождемся, пока огонь стихнет, — сказал он. — Нужно закопать эту бедную девушку. То, что осталось. Человеческим костям не полагается валяться, как мусору.
Он говорил совершенно искренне, и это никак не вязалось с тем, что он только что убил троих человек.
А я не могла больше смотреть на свой горящий дом. Дождь становился сильнее. Я сказала:
— У нас еще есть время.
Я потянула его за руку, и мы развернулись к неспокойному морю.
— Мы пойдем смотреть на море, — сказала я. — Я так безумно любила его в детстве. Я хочу показать его тебе.
Глава 19
Как и у всех на свете историй, у этой, мой дорогой, есть конец. Все, что было после рассказывать бессмысленно, ты слишком хорошо это знаешь. И я, которая была после, тебе знакома. Все заканчивается, мой дорогой, все превращается в пыль и пепел, как моя страна под твоим сапогом.
Я расскажу тебе последнюю историю, она самая короткая и самая важная. Мой главный урок и самое сложное испытание. Слушай мой милый, слушай хорошо, потому что, я думаю, опыт прощения необходим каждому. И тебе самому нужно многое мне простить, и я должна простить тебе главное.
Мы с сестрой не были близки, не общались, не говорили по душам не недели, не месяцы — годы. Она, в конце концов, сделала непоправимое, совершила злодеяние, которое я не могла простить. Мне было до ужаса жалко родителей, хотя иногда и казалось, что я испытываю радость освобождения.
Я испытывала столь сложные и болезненные чувства, что отчасти винила сестру в них, в том, что мне пришлось ощущать.
Она наслаждалась властью, я видела, что ей нравится править, что она на своем месте. И знала, что пропустила главный момент, момент, в который она решила, что все это стоит смерти.
Я наблюдала издали и была одинока, как никогда прежде.
И в то же время тогда я еще не знала, что значит настоящее одиночество. Сестра была жива, и мы любили друг друга. Я физически ощущала ее присутствие, от того, что она была здорова и счастлива мне было спокойнее, и я знала, что она так же думает обо мне. Мы все равно были друг у друга, мы не расставались, хоть и практически не разговаривали.
Я ловила и отдавала крохи тепла в необходимых фразах, а когда я проходила мимо ее комнаты, я останавливалась на секунду, чтобы почувствовать — она там.