Особенно этот, такой же варвар, как и все остальные, только еще хуже, потому что никогда не был покорен Империи.
Оттого вдвойне отвратительно было быть покорной ему. Я снова принялась вырываться, эта мысль придала мне сил. Я не какая-нибудь самка его вида, не женщина для него, и я не должна была просто лежать под ним. Он больно, как будто в наказание, сжал мою грудь, и в этот момент я почувствовала, как все его тело почти болезненно напряглось.
Он закрыл глаза, и я была рада, что он больше меня не видел. От ощущения его семени внутри я почувствовала спазм в горле, но меня все-таки не стошнило. Только вот я все-таки заплакала, уже не громко, как когда оплакивала сестру. Я плакала тихо, но слезы нельзя было скрыть. Я снова показывала ему слабость.
Мне казалось ужасно обидным и несправедливым, что он испачкал меня своим проклятым семенем, и мое тело не могло от него освободиться. Мне казалось, я никогда не смогу это смыть.
Я закусила кожу на руке, чтобы боль отрезвила меня, но этого не случилось. Он, наконец, отстранился, и этот навязчивый запах больницы и грязной крови перестал меня донимать.
Он встал, застегнул ширинку и теперь стоял надо мной абсолютно одетым. На нем была старая шинель, серая и протершаяся в нескольких местах, скорее, гражданская, чем военная. Непростительная нищета для генерала.
Он с пару секунд смотрел на меня, глаза его ничего не выражали, даже отвращения и брезгливости, которых я ожидала. Затем он подошел к гардеробу, открыл его и, почти не глядя, вытащил из него платье, принадлежавшее моей сестре.
— Одевайся. Ты идешь со мной.
— Или что? — выдавила из себя я.
— Или ты пойдешь со мной обнаженной.
— Мне нужно принять душ.
— Нет времени.
Мой взгляд скользнул по полу, наткнулся на винтовку.
— Хорошо, — сказала я. Для этого рывка я использовала все силы, что у меня оставались, и была вознаграждена. Я почувствовала под пальцами холодный и твердый приклад винтовки, но в этот момент он наступил мне на руку. Казалось, сейчас кости в пальцах захрустят, было так больно, что я заскулила, но руку не убирала. Я вцепилась в винтовку так, словно она была моим единственным шансом выжить.
На самом деле, конечно, она была моим единственным шансом умереть. Я должна была застрелить его, а потом, может быть, у меня хватило бы сил застрелиться самой и уничтожить страну, захваченную этими животными.
— Ты упрямая, — сказал он с тем же удивлением, которое, казалось, сопровождало каждый новый факт, который он узнавал. В следующий момент он освободил мои пальцы, но они, распухшие и красные, не хотели сгибаться. Он легко вырвал у меня винтовку.
— Одевайся, — повторил он.
— Убей меня.
— Я должен защитить моих людей. Это значит, что ты станешь императрицей. Я не убью тебя. И не позволю тебе умереть, пока ты не родишь мне наследника.
Он объяснял мне так, как учитель математики объясняет решение задачи ребенку. Я понимала, что это просто цифры, а условия нужны лишь для наглядности. Я сидела на полу не шевелясь, и он поднял меня на ноги, натянул на меня платье, пахнущее сестрой, и этот запах на минуту меня успокоил.
— Белье я на тебя надевать не буду. Ты можешь попробовать ударить меня по голове. Меня это раздражает.
Мне стало абсолютно все равно. Пусть бы мы пошли куда угодно. Я смотрела только на сестру, на ее прекрасное мертвое лицо, которое я так любила. Папино сердце исчезло из храма нашего бога пару месяцев назад, а это значило, что сестра умрет. Я знала это, и я не могла этому поверить.
Сейчас я увидела ее мертвой, и я все равно не могла понять, как могло произойти так, что она оставила меня. Я ненавидела себя за то, что допустила это.
Два горя, которые я пережила сегодня, как будто разделялись, они не могли смешаться, потому что если бы они впали друг в друга, тесно сплелись, я не пережила бы этого. Я будто ныряла из одной горькой реки в другую, но понять, что и то, и другое, вправду произошло не могла.
Он потянул меня за руку, я почти не шла сама, так что он волок меня. Коридор был полон солдат. Они заходили в комнаты, и в мою тоже, я слышала, что кто-то роется в моих вещах.
— Генерал, — сказала одна из женщин, стоявших у двери. У нее были длинные, чудовищные когти, а вуаль закрывала ее лицо. Она не была солдатом, и одета была не по-военному роскошно. Но были и другие женщины, как она — ведьмы. Они не скрывали свои длинные когти, не отличались от других солдат, и автоматы держали довольно ловко.
Формы у них не было. Они были одеты в удобную черную и серую одежду, не носили отличительных знаков, в отличии от солдат Империи. Невидимые воины.