— Против меня лично?
— Да, — печально подтверждает Петя. — Против вас лично.
Незнакомец хмыкает и, размяв зачем-то мочку правого уха, повторяет заказ. Дурацкий наш разговор представляется бедняге всё более забавным.
— Ну хорошо, — бодро соглашается он, пока светловолосый и светлоглазый официант Митя идёт к стойке. — А кто тогда заговорщики?
— Все.
— Как это все? А я?
— Все, кроме вас.
— То есть и вы тоже в сговоре?
— Да, разумеется.
— Та-ак… — Он откидывается на деревянную спинку стула и с удовольствием нас созерцает. — Это уже интересно… То есть по-вашему выходит, что все люди… и вы, кстати, тоже… с чего-то вдруг решили заморочить мне голову?
— Ну, не совсем с чего-то… И не совсем вдруг…
— Нет, погодите! Вот учил я в школе географию… по картам…
— Так.
— А вы представляете, сколько это стоит — подделать и отпечатать одну-единственную географическую карту?
Блестяще! Значит, карту, по его мнению, изготовить — слишком сложно, а Радзивиллову летопись — запросто!
— Прекрасно представляю. Добавьте сюда зарплату педагогам, учёным, пилотам лайнера, на котором вы летели…
— И всё это только для того, чтобы убедить меня в существовании Атлантического океана?
— Да что океан!.. — морщится Петя. — Океан — так… деталь, мелочь…
Обрывает фразу, лицо его становится замкнутым, словно бы он и не говорил ничего. Это вернулся официант с тремя стопками и закуской. Пётр выжидает, пока блондинистый Митя поставит принесённое на столик и удалится. Потом оживает вновь.
— Убедить вас в существовании мира в целом — вот задача.
Незнакомец смотрит на него с восхищением.
— Значит, вся экономика страны…
— Мира, — тихонько уточняет Петя.
— Ах даже мира? То есть вся мировая экономика задействована ради моей скромной персоны?
— А с чего вы решили, что ваша персона такая уж скромная?
Собеседник моргает. Он озадачен, но, пожалуй, что и польщён. Приятно, согласитесь, слышать о себе столь грандиозную ложь, пусть даже и высказанную не всерьёз.
— Давайте выпьем, — предлагает он наконец.
— Только не залпом, — ставлю я условие. — А то надерёмся — так и не услышим всей правды до конца.
На сей раз фраза у меня выпекается удачно, поскольку первая её половина произнесена вполне искренне. Действительно, на спиртное сейчас лучше особо не налегать.
Мы ополовиниваем стопки, берём каждый со своей тарелочки крохотный многослойный бутербродик и, откусив, отправляем обратно. Снаружи под навес слетает жёлтый лист ясеня, подобием эполета присаживается на правое Петино плечо (мой друг, как всегда, в белом приталенном пиджаке с морозной синтетической искоркой), после чего планирует на наш столик.
— Ну так и в чём же, по-вашему, заключается роль моей… эм… нескромной персоны?
— Как у вас с нервами? — неожиданно осведомляется Петя.
— Вы же видите… нормально.
Тем не менее мой приятель поглядывает на него с сомнением. Оценивает. Решается.
— Хорошо! — отрывисто говорит Петя. — Мир, в котором мы живём, создан вашим воображением… Только держите себя в руках! — озабоченно добавляет он.
Физиономия незнакомца расплывается в восторженно-изумлённой улыбке. Я же стискиваю зубы, чтобы, упаси боже, не прыснуть.
— И как же это вам удалось выяснить? — вкрадчиво спрашивает он.
— Никак. Это было известно с самого начала.
— С какого, простите, начала?
— С начала возникновения этого мира. В том виде, в каком мы его знаем.
— И возник он в моём воображении?
— Именно так.
— Со всеми-всеми подробностями? С этими… листиками… столиками… официантом?..
Петя молча кивает.
Незнакомец берёт со стола ясеневый листок и выразительно изучает хитросплетение его прожилок. Потом поднимает на нас насмешливо-укоризненный взгляд. Дескать, опомнитесь, господа! Кому ж такое под силу?
На Петю это, однако, не производит ни малейшего впечатления, и листок снова отправляется на стол.
— И когда же я его, извините, вообразил? Весь этот мир!.. В младенчестве?
— Да не было у вас никакого младенчества! Детства, отрочества, юности — ничего не было. Биография ваша вами же и придумана.
— Придумана мною, а я об этом ничего не знаю?
— А вы ничего этого и не можете знать… Всё произошло на уровне подсознания.
С каждым словом мой друг Петя становится всё угрюмее. Не шутка, чай, — страшную тайну выдаёт. Глядя на него, помаленьку хмурится и незнакомец. Хватает свою стопку, чокается с нашими, даже не дождавшись, когда мы тоже их поднимем, и приканчивает остаток водки единым глотком.