Христианство и вместе с ним его источник, иудаизм, совершили нечто более важное, чем создание моральной матрицы, консолидирующей и отсеивающей. Они стали тектоническим толчком для воображения человечества. И хотя можно спорить, способна ли христианская мифология соперничать в детализации и углублении драмы существования с мифологией античной, остается непреложным то, что сам подход (в котором прихоть богов заменяется Законом, а воля человека и народа выходит на первый план в брачном сражении-любви с ревнивым и ревностным Богом) оказывает куда более значительное влияние на воображение и подкрепляемую им волю.
Трудно переоценить важность этого события. Ничто не способно так продвинуть вперед мысль текста цивилизации, как новые способы выразительности, новая мифология, затмившая достоверность общезначимостью.
Когда я думаю об этом, вспоминаю архангелов-керубов, слитные образы крылатых львов и людей, стоявших в святая святых Иерусалимского храма. Эти керубы, возможно, стали иудеохристианским зерном, из которого в европейском искусстве произросло древо Возрождения.
И конечно, мало что так питает воображение, как запрет на изображение. Равно как и сознание того, что человек не меньше Вселенной.
Но что такое виртуальный мир? Это Слово (и Число, сущность, очень близкая к Слову, но все-таки отличающаяся, поскольку она лишена речи, просодии). Именно с помощью могущественного всемирного языка слов, чисел и речений – назовем его Языком-вообще – было создано и созидается мироздание, миры культуры и сознания. Своеобразным прототипом этого понятия могла бы выступить все еще гипотетическая универсальная грамматика. Сейчас нам снова потребуется уточняющее отступление.
Одна из наиболее бурно развивающихся современных наук – биоинформатика. Технология секвенирования генома достигла такого прогресса, что десятки мегабайт биологической информации добываются теперь каждую секунду. Она выкладывается в «облака» и становится доступна всему научному сообществу. Постепенно формируется «вселенская библиотека», содержащая в себе, в общем-то, прошлое и будущее всего живого, все тайны жизни и ее эволюции. В ней есть ответы на многие важные для человечества вопросы – например, как победить рак. Теперь основная задача науки – наловчиться эту информацию «читать»: систематизировать и получать ответы на сформулированные вопросы, которые, в свою очередь, еще надо научиться задавать.
Наверняка ученые люди ухмыльнутся или поморщатся, но все-таки я рискну высказать вот какую мысль. Мне кажется, генотип должен в каком-то виде содержать в себе информацию о формировании языков. Как образ мыслей движет развитием языка и – в обратной зависимости – созидается языком и обеспечивает рост мирового древа смыслов, подобно этому должно формироваться все живое.
Мы знаем, что родиной 98 % человечества была область в Восточной Африке. Люди расселялись по планете, формировались их языки, языки формировали культуру, и наоборот. Наличие причинной связи между национальным сознанием и языком очевидно, но неочевиден механизм этой связи.
Тем, как происходило обособление и развитие языков, занимается историческая лингвистика, в частности палеолингвистика. Насколько мне известно, достижения этих наук значительны, но временной горизонт лингвистической эволюции расширяется с большим трудом.
С другой стороны, существует эволюционная биология, тесно взаимодействующая с биоинформатикой. Например, мы знаем, какие именно аминокислоты возникли первыми, как происходила их замена в процессе эволюции белков на протяжении миллиардов лет.
Почему бы не попробовать поискать аналогии или какие-либо связи между изменениями в грамматиках живого и эволюционными особенностями развития языков.
Гипотеза Ноама Хомского о порождающей грамматике (generative grammar) не только провозглашает примат сознания над рефлексом, то есть преобладание сознающего человеческого бытия над бихевиоризмом. Из нее выводится важнейшее антропологическое следствие – идея о внутренне присущей человеческому сознанию способности говорить на разных языках, то есть о врожденной, генетически обусловленной возможности говорить на всех существовавших и долженствующих существовать в будущем, в их развитии, языках, – и значит, о заложенном в Homo sapiens стремлении к детализации образа мыслей (ибо развитие языка и культуры-текста предполагает именно это: поиск нового смысла).