– Саша, Сашенька, ты жив?
– Да, Нина, да. Я жив, но я сильно изменился, надеюсь, в лучшую сторону.
– Саша, у нас будет ребенок. Маленький.
– У нас, маленький? – Он издал странный звук – полуживотный-получеловеческий, но как будто радостный. И шагнул в окно. Его мантия превратилась в крылья, которые, сверкнув, исчезли где в районе Большой Медведицы.
Вместо послесловия
Гражданин Воропаев Андрей Иванович, бомж, с неделю совсем не питал свое тело, которое, лежа на мокром темном чердаке, уже немного разложилось и слегка заплесневело. Последнее время Воропаев старался не шевелиться, чтобы не упустить из себя ни капельки силы, но вдруг, как наяву, увидел, что последние отмеренные ему песчинки жизни падают в дыру времени.
Итак, орел или решка? Он подбросил монету своей судьбы и нырнул в водоворот событий, может быть, в последний раз. Почти на брюхе Воропаев сполз в подъезд, немного полежал там, изображая пьяного, потом выбрался через черный ход прямо во двор.
Решил вначале навестить помойку, авось там найдется что-нибудь вкусненькое – таковым у него считалось все съедобное и не совсем тошнотворное на вид. Толкнулся он три раза локтями и заколдобился. Из окошка подвала, едва поднимавшегося над асфальтом, дружелюбно глядело на него мурло червяги.
«Ну, жри меня, откуси кусочек, а потом слопай без останков», – решил сыграть ва-банк Воропаев. Но злыдень как будто не обращал внимания на странные предложения. И тогда бомж, у которого нервишки пошаливали с самого рождения, бросился в атаку. Вернее, дотянулся до мурла и тюкнул его консервной банкой. Было сделано все необходимое для самоубийства. Однако, червяга стрекотнул и, срыгнув какую-то белую массу, скрылся в подвальном помещении. От массы попахивало так же, как от сладкого творожка. И хоть слюни моментально наполнили воропаевский рот, распробовать странную «вкуснятину» страшным напряжением воли он себе запретил.
Однако, увязаться следом за червягой он себе, как ни старался, запретить не мог. И вот бомж свалился в темный подвал. Но на этом падение не закончилось. С полом что-то случилось. Воропаев куда-то провалился снова, но потом будто резиновые ленты затормозили его, и, совсем застопорив, даже подбросили вверх. В итоге он опустился на что-то мягкое, пружинистое, похожее этими качествами на диван.
Воропаев отдыхал недолго, потому что заметил, рука его не лежит на месте, кто-то теребит ее. Бомж мысленно обделался от страха несколько раз (физически уже было никак), но чуток успокоился, заметив, что заигрывания с его рукой отчего-то затягиваются. Глаза его привыкли к мраку, слабо разжиженному светом, он даже разобрал очертания червяги, который, видимо, забавлялся с конечностью прежде, чем ее оттяпать. Прослеживаемый в характере хищника садизм вызвал ответное остервенение человека. С воплем: «Жри всерьез или вали отсюда» резанул он вражину острым краем неразлучной консервной банки крест-накрест – под передним члеником.
Несколько капель освежило лицо и губы бомжа, а животное булькнуло и неожиданно затихло. Капли были вкусные и спровоцировали бурление в животе. Воропаев, поддавшись инстинкту поедания братьев меньших, навалился на затихшую тушку, содрал несколько панцирных колец, которые на удивление легко поддались, и дикарски впился в мякоть. Она была похожа, даже при очень быстром сжирании, на смесь осетрины и индюшатины, причем вареной.
Андрей Иванович хавал (иными словами не назовешь) и откидывался, засыпая; отдремав, снова хавал. И так далее, в этой же незамысловатой последовательности.
В один прекрасный момент он обнаружил, что от благородного по гастрономическим и моральным качествам животного осталось только несколько панцирных колец, какие-то трубочки и усики. К этому праздничному событию острота Воропаевского зрения увеличилась настолько, что он ясно различал себя и обстановку вокруг.
Бомж теперь был сыт, доволен и больше похож на человека. Физиономия, ранее напоминавшая взъерошенную воблу, перестала шелушиться, там и сям уже не болело, затянулись нарывы в разных частях тела, ушли в темное прошлое чирьи.
Обиталищем Воропаева была яйцевидная полость с жесткими, но теплыми стенками. Пол скрывало что-то похожее на обрезки лент и веревок. Эластичные тросы пробегали помещение вдоль и поперек, уходили вверх, к круглой дыре в потолке – там, очевидно, был вход-выход. К большой полости примыкало и несколько пещерок помельче.
Одна смахивала на камеру хранения. В ней на полочках подрагивали мягкие комочки. А вот в другой, более студеной, в ячейках вылеживалась густая золотистая масса. Воропаев, которому отступать было некуда, макнул в это добро грязный палец и тщательно его облизал. Вкусно…
Набрав полную консервную банку необычной вкуснятины, Воропаев вернулся в главную полость, горделиво прозванную им «гостиной», уселся по-турецки на полу и стал, часто купая палец в еде, рассуждать о сытной будущности. Неожиданно поток мечты был прерван хрустом и треском. Воропаев вскочил – силы уже накопились – и подумал, что придется сейчас давать за все ответ.
Бомж ухватился за первый попавшийся трос и попробовал ускользнуть из объятий зла, но тот не выдержал приращенного жратвой веса и лопнул. Воропаев рухнул вниз, как прыгун-неудачник, с проклятьем на устах.
Тем временем, в духе наихудших предчувствий, кусок стены вылетел, пустив легкую пыль, и в проем один за другим вползли пятеро.
Червяги обнюхали шелуху, оставшуюся на память от их товарища, и встали полукругом напротив вжавшегося в угол Воропаева, как бы для зачтения приговора.
Человек упал на колени. Но не для того, чтобы вымаливать прощение, а намереваясь самого «широкого в плечах» зверя угостить по затылку. Человек хотел, чтобы твари его не мучили, а кинулись бы скопом и превратили мигом в фарш. Однако, «ударенный» червяга, казалось, был не от мира сего. Он, и заодно его товарищи, испуганно поджав усы, стравили уже известную «творожную массу».
С торжествующим смехом Воропаев набрал полные ладони «творога» и, давясь не от голода, а от ощущения победы, стал жрать. Твари с почтением сложили головы на пол и наблюдали. Воропаев, когда пихать было некуда – столбик жорива дошел до низу – взревел, извергая изо рта потоки. Как же иначе, раз присутствующие здесь твари провозглашают его вожаком, может, даже вождем…
Спустя три месяца мало кто мог нарывающего, гноящегося бомжа признать в элегантном господине Воропаеве. Он теперь заводно смеялся двумя рядами сияющих золотых зубов, а из «кадиллака» ему отзывалось эхо девичьих звонких голосков.
Как выпускник петербургского финансового института господин Воропаев обладал соответствующей коммерческой хваткой. Cтада домашних червяг – мясные, медовые, творожные – стали приносили быструю прибыль господину Воропаеву. Фермы в окрестностях города и за границей, фармацевтические фабрики, лаборатории. И везде у господина Воропаева контрольный пакет акций…
Андрей Иванович Воропаев был лишь одним из многих, кому червяги и КСБЗО ООН принесли счастье.
Неприхотливость в еде, самообеспечение жильем, а также целебность мяса, панциря, слюней, слизи, прочих выделений и отправлений составили такую рекламу домашним червягам, что овцы, коровы и всякие свиньи перестали кого-либо интересовать, за исключением чудаков-аристократов и извращенцев. Бедные страны благодаря червягам навсегда завязали с голодом и нищетой. «Гадов, гадов», – единственнное, что требовал народ у властей, угрожая в случае отказа превратиться в неуправляемое стадо.
Да и в богатых странах домашние червяги стали лучшими друзьями человека – поводырями для слепых, няньками для детей и стариков, сигнальщиками для глухонемых, собутыльниками для пьющих.
Судя по всему этому, на Землю, так сказать, с шипением вползал Золотой Век…