Выбрать главу

Журналист: Ты думаешь, эта обязательная религиозность влияла на поведение людей?

Гонсалес: Я думаю, нет. Я считаю, что действительно верующий старается вести себя хорошо. К примеру, он не ворует. А там офицеры воровали вещи, чтобы унести их домой. Воровали продукты питания.

Журналист: Как?

Гонсалес: Например, приходил офицер и говорил: «Гонсалес, иди ко мне домой поработать. Отнесешь этот мешок и останешься помыть пол и окна». Или нас посылали наводить чистоту в саду. Я два раза красил дом майора Эскауриасы, чистил туалеты в его доме. Он жил богато, имел большую усадьбу с домом в двух кварталах от части.

Журналист: И заставлял тебя носить пакеты из полка?

Гонсалес: Конечно. Не только вещи тащили: однажды пропала в части даже большая сумма денег.

Журналист: Они говорят иной раз о левых политических партиях?

Гонсалес: В принципе нет. Они говорят «оппозиция». Это было во времена Фрея. Что оппозиция создает проблемы и трудности. Об этом много говорили, когда нас обрекли на казарменное положение. Тогда нам внушали: оппозиция создает трудности, угрожает родине. Однажды в училище появились настенные надписи. Это были лозунги МИРа. Схватили всех, кто в тот день был на постах, и посадили в карцер, совершенно раздетых.

Журналист: Каково отношение к трудящемуся, к рабочему?

Гонсалес: Тебе говорят, что ты должен его заставить, потому что ты сильнее. Что, как только ты заговоришь, они станут дрожать. А если не задрожат, ты должен доказать на одном из них, что здесь командуешь ты, для того чтобы боялись остальные. Иначе говоря, если кто-то возмутится или не подчинится тебе, ты должен всадить ему пулю немедленно. Или стукнуть прикладом по голове. Или раздробить ему кость. И все это для того, что, когда ты отдашь приказ, босяки должны дрожать. Если ты говоришь: «Ах так, этим 150 выйти», — то первого, кто откажется это сделать или будет колебаться, ты проткнешь штыком; и никто другой не осмелится уже не подчиниться тебе.

Разговор с лейтенантом запаса

Журналист: Какие еще факторы содействуют созданию в чилийской армии военно-фашистского мышления, направленного на защиту интересов империализма и плутократии?

Перес: Я думаю, что в целом, помимо того опыта, на котором можно основываться в других спецчастях, где инструкторы идеологически подготовлены для такого рода обработки (люди, прошедшие подготовку в Соединенных Штатах и Панаме главным образом для борьбы с партизанами: специальные войска, парашютисты, «черные береты»), помимо этого, есть еще и просто армейская масса с этими фашистскими настроениями. Не столь рафинированными, как у других, но вполне фашистскими. Теперь о том, как это делается? Ведь среди офицеров многие не были ни в Панаме, ни в Соединенных Штатах. Офицеры, которые только что пришли из военного училища… конечно, у них там есть инструкторы, обученные в Соединенных Штатах, это так. Но речь идет о некой системе, направленной на фашизацию войсковой массы, — дело обыденное, оно — часть повседневной жизни казармы.

Журналист: Ты помнишь какие-то особенные симптомы этого?

Перес: Тебя учат тому, что военный — это существо высшего порядка и что в жизни он руководствуется своими собственными законами. Вместе с пренебрежением к гражданским воспитывается внутреннее чувство необходимости власти и дисциплины по отношению к тому, что есть вне казарм. То, что существует за пределами казармы, — это анархия; то, что существует внутри казармы, — это дисциплина. Это понимание утверждается во всей повседневной деятельности человека, регулируемой тем же самым чувством дисциплины.

Солдата можно послать делать вещи самые немыслимые, унижающие его собственное достоинство, и он должен повиноваться. Многие развлекаются тем, что отправляют солдат к себе домой для того, чтобы они надевали фартук прислуги и готовили обед; это малозначительная деталь, но она свидетельствует, как психологически человек адаптируется к повиновению, о форме подготовки для исполнения и более унизительных приказов, для выполнения любого приказа. Повиновение становится второй натурой. Все делается потому, что дан приказ, а приказ надо выполнять. Почему пытают, почему убивают? Потому что есть приказ.