В этом-то сознании и лежит основа нашей «непримиримости», которая так раздражает Бердяева: нравственное право на нее мы все же имеем.
В России о свободе духа и совести говорят расстрелянные. Здесь, в изгнании, о том же говорим мы – еще живые. И с точки зрения свободы духа и свободы совести должен нами решаться церковный вопрос.
Но вот что говорит об этом во второй, самой важной, части статьи Бердяев:
«Драгоценным даром свободы слова эмигрантские круги очень плохо воспользовались, они создали и на свободе застенок, удушающий всякую свободу мысли» (подчеркнуто мной. – И. Л.).
Хочется, прежде всего, спросить, кто, где и когда удушал в эмиграции свободу мысли Н. Бердяева, ставшего здесь чуть ли не президентом целой Религиозно-философской академии? или – кто, где и когда в эмиграции полагал церковь зарубежную «лучше и чище» благодатного мученического света церкви тихоновской? Но если эмиграция – в этом Бердяев прав – понятие не церковное, то вместе с тем оно – не только понятие политическое и бытовое.
Сам же Бердяев говорит, что главное оправдание эмиграции в том, что в ней очаг свободной мысли, – тем самым он признает, что понятие эмиграции есть понятие духовное, есть категория не политики, не быта, а категория духа и совести. Тут не только одни преходящие «внешние условия», а и условия внутренние, непреходимые, вечные.
Странно также заявление Н. Бердяева, так сказать, «профессора от церковности», что «эмигрантской церкви быть не может».
Да, наша Мать-церковь – в России, но почему Бердяев полагает, что она только в митрополичьих покоях Сергия, по словам самого Бердяева, лишь «фактически возглавляющего русскую церковь»? Церковь не только факт, а и благодать. И разве мы смеем знать, на ком почиет благодать патриаршая: на Сергии ли, или на темничном заключеннике Петре?
У Бердяева – во всем одно покорство фактам, событиям, внешности, во всем внешняя оценка того, что в человеке есть внутреннее его: Мать-церковь только в фактическом возглавителе ее? А разве иерархи ее, в цепях и в заточении, – уже и не церковь? Бердяев ответа не дает, Бердяев торопится объявить «фактического возглавителя» всей Церкви православной.
И вот что утверждает Бердяев о послании митрополита Сергия:
«В кровавых муках освобождается она от власти кесаря. Мы живем в эпоху углубленного церковного сознания, очищения церкви от искажавших ее исторических наслоений. Церковь возвышается над царством кесаря, в какой бы форме оно ни являлось, и она может существовать при какой угодно природно-исторической среде. Та природно-историческая среда, с которой встретилась церковь в Римской империи или в средневековом феодальном обществе нового времени сама по себе не более христианская, чем рабоче-крестьянское государство, чем коммунистическое общество».
«Церковь не может иметь никакого политического идеала и не может быть связана ни с какой политической партией. Положительный идеал Христовой Церкви есть Царство Божие, т. е. личное, социальное и космическое преображение, обожение, новое небо и новая земля. Все земные политические формы для церкви преходящие».
Вдумайтесь в эти цитаты: они ужасны но своему смыслу!
Дьявол-искуситель всегда так начинает музыку свою, с «освобождения»: учинить пустоту, тьму небытия, порвать живоносную связь с прошлым, выбросить из исторического лона – это значит убить. Дьявол и есть «человекоубийца от начала».
Освободить церковь от ее истории, «очистить» – по выражению Н. Бердяева – «церковь от искажавших ее исторических наслоений» – это не значит ли убить церковь?
Словами дьявола, словами «освобождения» и «очищения» начинали и «живоцерковники», поучавшие патриарха Тихона. На тех же словах построен весь красный террор, «освободивший» и очистивший всю Россию, всю ее душу выплеснувший в расстрелах.
Запев сатаны… Надо еще доказательно опровергнуть слова Завета, что Христос – «Царь царствующих и Господь господствующих», а потом уже доказывать, что разрыв церкви с ее историческим лоном есть «великое благо» и подчинение церкви советской власти, власти антихристовой, есть «освобождение от власти царства кесаря».
Какой зловещий бред, какая страшная подмена… На месте пусте ставит Бердяев церковь, свою, бердяевскую, а не русскую православную церковь, обрубая все связи с прошлым, значит, и с будущим.