Он замолчал и выключил микрофон.
Чайлдс, до сих пор неподвижно сидевший напротив, теперь передвинул свой стул и мрачно произнес:
— Вряд ли может быть хуже, сэр.
— Вряд ли, — согласился Доулиш. — Но теперь, по крайней мере, к этому относятся очень серьезно. Господи, да если бы Марлин и сейчас ничего не рассказал. — Он замолчал. — Профессор Хопкинс с вами уже связывался?
— Его ожидают сюда к семи часам, сэр. Он был в Шотландии, его сюда доставят самолетом.
— Дай бог, чтобы не слишком поздно.
Каждый скрип, каждый треск дерева напоминали об ужасе.
— Вы разговаривали с миссис Хортон? — спросил он.
— Ее рассказ совпадает с тем, что говорил ее муж, — ответил Чайлдс.
— Нет чего-нибудь новенького от Сима? — поинтересовался Доулиш. Вопросы из него летели как из пулемета.
— Только отчеты о поиске, сэр, все отрицательные.
— А что насчет племянницы Тэвноттов?
— Ее мать, сэр, вышла замуж за брата леди Тэвнотт, который, следовательно, приходится Рут Десмонд отчимом. У этой ветви фамилии денег мало. Рут работает секретарем в лондонской брокерской фирме, а сейчас по просьбе дяди фирма отпустила ее помогать ему. Эта фирма связана как-то с семьей — как именно, мы продолжаем выяснять. — Чайлдс отвечал как автомат, бесстрастным голосом и с безучастным лицом.
— Каково финансовое положение Тэвнотта? — спросил Доулиш.
— Когда-то было очень хорошим, но сейчас он едва сводит концы с концами.
— А его сын грабит его направо и налево, — заметил Доулиш. — А что известно о проигрышах Дэвида Тэвнотта? Вообще, играет ли он, как, где?
— Насколько нам удалось узнать до сих пор, он вообще не играет, — ответил Чайлдс.
Слова эти повисли в воздухе. Наступило молчание. Доулиш, казалось, предчувствовал, что услышит именно это и ему придется остановиться и подумать. Он представил себе изборожденное морщинами лицо старого Тэвнотта, его измученный вид, когда он с горечью говорил о том, сколько проиграл его сын. Или он врал сам, или Дэвид полностью ввел его в заблуждение. Доулиш повел плечами и вспомнил это выражение зла, да, именно зла, на лице Дэвида. Если он не играл, то что он делал с этими деньгами? Платил за печатание в подвале старого монастыря эротической литературы?
— Есть у него какие-нибудь дорогостоящие пристрастия? — мрачно поинтересовался Доулиш.
— До сих пор мы таких не обнаружили, — ответил Чайлдс.
— Он действительно украл у отца деньги?
— Вне всяких сомнений, — сказал Чайлдс. — Уэбб рассказал мне, что ни для кого не секрет, что сынок буквально обескровил сэра Хьюго. Раза два или три против него чуть не возбудили дело, но до этого не дошло. Он ограничивает объекты своего воровства членами собственной семьи, которые всегда его покрывают.
— А что насчет его жестокости?
— Хорошо всем известна, сэр, но в последнее время он ее сдерживает.
— Есть какой-нибудь повод для такой перемены?
— Кажется, главный констебль дал ему знать, что, если еще хоть раз его поймают на жестокости по отношению к детям и животным, против него будет возбуждено уголовное дело и ни связи, ни вранье не помогут ему из этого выпутаться.
— Понятно, — проронил Доулиш. — Значит, это его напугало?
— Вроде бы так, сэр.
— Не кажется ли вам, что сэр Хьюго Тэвнотт может оказывать на местные власти слишком большое влияние? Больше, чем следует? — спросил Доулиш.
— Да, мне так показалось, сэр, и, насколько я мог понять, у этого есть своя история. Очень многие симпатизируют сэру Хьюго Тэвнотту из-за сумасшествия его жены и поведения сына, а также из-за того, что большая часть его семьи оставила его. Это скорее не давление, которое оказывает Тэвнотт, а симпатия, которую проявляют люди, знавшие всю жизнь его самого и его семью.
Доулиш фыркнул себе под нос, но ничего не сказал. Загорелся зеленый сигнал. Чайлдс наклонился вперед и нажал кнопку. Из щели под кнопкой поползло шифрованное сообщение. Чайлдс проглядел его и сказал: