— Я с удовольствием проведу для тебя экскурсию по моим владениям, — с улыбкой сказал Конрад, видя, с каким любопытством гостья осматривает каждую вещь. — Только вот положу клецки в кастрюлю.
В кухне Мишель села на один из высоких стульев, стоявших вдоль стойки с полированным покрытием. Мишель всегда нравилось, как двигается Конрад, и сейчас ей доставляло удовольствие смотреть, как он легко, со знанием дела управляется с традиционно женской работой. Она считала, что его кулинарные способности не только не умаляют его мужественность, а, наоборот, усиливают ее.
Когда клецки уже лежали в кастрюле поверх жаркого, Конрад убавил огонь, чтобы мясо не подгорело, и открыл бутылку холодного шардонэ.
— Это вино сделано из винограда, выращенного одним моим другом; которого я однажды защищал в суде, — сообщил Конрад.
Она разлил вино по рюмкам и одну протянул Мишель. Она надеялась, что тоста не последует. Сейчас между ними существовал шаткий мир, но слова типа «за добрые старые времена» могли легко привести к взаимным упрекам и обвинениям. Конрад, по-видимому, почувствовал ее настроение.
— Тосты отложим на потом, — сказал он. — А сейчас, может, пройдемся по дому?
Взяв рюмки, они направились сначала в кабинет. Чтобы попасть туда, им пришлось пройти по длинному коридору, отделявшему кухню от остальной части дома. Это был даже не кабинет, а настоящий мини-офис с комнатой для секретаря, собственно кабинетом, просторным и уютным, а также небольшой ванной и кладовкой.
Если я смогу уговорить ее стать моей партнершей во всех смыслах, мне придется построить для Мишель дополнительный кабинет, думал Конрад, наблюдая, как она осматривает полки, заставленные книгами по юриспруденции. Он осознавал, что между желанием и осуществлением его лежит огромная пропасть, а времени на преодоление у него очень мало — всего несколько недель, которые Мишель пробудет в Кингстоне.
Конрад ломал голову, как сказать Мишель, что хитрый прокурор выбрал удачное время, чтобы уговорить своего молодого помощника оставить его дочь. Томас бил на то, что у Конрада нет денег содержать ее, а тем более платить за ее учебу в университете. Если бы ему удалось объяснить мотивы своего поступка, она, возможно, простила бы его и тогда они могли бы начать все сначала, медленно завоевывая доверие друг друга.
Из кабинета они перешли в столовую, которая вместе с гостиной и кухней образовывала второй отсек дома. Конрад задержался в кухне, чтобы проверить жаркое. Гостиная была относительно небольшой, одна стена в ней представляла собой стеклянные раздвижные двери, которые выходили во внутренний двор с бассейном.
— Мне нравится твоя коллекция плетеных вещиц, — сказала Мишель, осторожно прикоснувшись пальцами к одной из индейских лодок, которые стояли на комоде, образовывая целую флотилию. — Я, наверное, немного сумасшедшая, но для меня такие изделия имеют гораздо большее значение, чем, скажем, корзины для сбора ягод и плодов. Они будят фантазию и заставляют заглянуть в прошлое и увидеть будущее…
Конрад чувствовал то же самое. Он подумал, что у Блейков, очевидно, все же есть примесь индейской крови. А, может, эта кровь текла в жилах предков Мишель по материнской линии.
— Пойдем, я покажу тебе, где сплю, и затем мы поужинаем, — сказал Конрад, постаравшись, чтобы его голос прозвучал нейтрально.
Хотя его красивое, необычное жилище затронуло самые глубокие струны в душе Мишель с первого момента, как она переступила порог, именно спальня вызвала у нее желание поселиться в этом доме. Она имела овальную форму и в отличие от остальной части дома была выдержана в модернистском стиле. В спальне был только необходимый минимум мебели — антикварный комод для белья и кровать, состоявшая лишь из широченного матраса, который лежал прямо на полу и был накрыт красивым покрывалом ручной работы.
Мишель смотрела на суперсовременный интерьер, а видела бедную лачугу, в которой Конрад родился и вырос, где на земляном полу лежали старые одеяла, на которых он спал, а в потолке было проделано отверстие, через которое выходил дым от горевшего очага и поступал внутрь свежий воздух.
Конрад прочел ее мысли.
— Можно забрать мальчика из резервации, но нельзя забрать резервацию из его сердца, — усмехнувшись, сказал он.
Я бы ничего не хотела изменить в нем, подумала Мишель, понимая, что желание не может изменить прошлое. Когда она представила, как они спят вместе на этом огромном матрасе и их тела сплетены в бронзово-белый клубок после безумного, продолжительного секса, у нее забилось сердце от восторга. И, если бы Конрад уложил ее сейчас на эту постель, она на время забыла бы о его прегрешениях и не сопротивлялась.
Мишель немного успокоилась, когда они снова вернулись в кухню. Баранина получилась восхитительной — сочной и нежной, и Мишель с аппетитом поглощала один кусок за другим, заедая их кукурузными клецками.
Они избегали говорить о событиях, которые имели отношение к их разрыву. Разговор, в основном, вращался вокруг работы Мишель в Торонто и последних громких дел, которые Конраду удалось выиграть. Через какое-то время Конрад заговорил о своем прадеде, Джеке Мудрая Сова, который умер несколько лет назад, когда ему было за девяносто.
— Я помню, как встретилась с ним однажды, — сказала Мишель. — Он, кажется, лечил людей, да?
Конрад кивнул.
— Когда он был молодым, то его задачей, если можно так выразиться, было изгонять зло из людей, и он делал это строго в соответствии с древней традицией нашего племени. Став старше, он начал смотреть дальше предписанных обрядов исцелений и начал применять тайные знания, которые ему передал перед смертью его дед. Постепенно он развил в себе то, что описывал мне как «экстраординарные возможности, которыми обладают все люди и при помощи которых они могут передвигаться во времени и в пространстве для того, чтобы докопаться до истины». Когда дед почувствовал, что скоро умрет, он передал эти тайные знания мне, чтобы я мог продолжить его дело.
Мишель мало что поняла, но сомневалась, что Конрад бросит свою успешную, приносящую хороший доход юридическую карьеру ради того, чтобы стать врачевателем своего племени, какими бы интересными и важными ни были те тайные знания, которые ему завещал прадед. Она лишь видела, что в нем появилась какая-то новая уверенность в себе и твердое внутреннее спокойствие. Конрад уже не был таким дерзким и непреклонным, как в молодости, когда он ни с кем не считался, если ему надо было чего-то добиться.
Ужин завершал кофе с ликером и ванильное мороженое.
— А сигару? — спросила Мишель.
Конрад покачал головой.
— Это была поза молодого человека. Я уже повзрослел.
Украдкой наблюдая за Мишель, Конрад отмечал про себя, что той обиженной, кипевшей от гнева женщины, которая вырвалась из его объятий в холле здания суда, уже нет. Однако он знал, что она снова появится, стоит ему косо посмотреть на Мишель или сделать хоть один неверный шаг.
Конрад умело вел светскую беседу, выжидая, когда пройдет положенный после еды час, чтобы предложить Мишель поплавать в бассейне. Если он уговорит ее, то они проведут еще несколько часов вместе.
Когда он наконец озвучил эту идею, Мишель посмотрела на него с удивлением и даже с испугом.
— На улице довольно прохладно… Или, может, ты не заметил? Кроме того, ты же не думаешь, что я захватила с собой купальник.
Конрад понимал, что ему надо действовать очень осторожно, чтобы добиться своего и не рассердить Мишель.
— Вообще-то вода в бассейне подогревается, — сообщил он. — Если мы не будем высовываться, то не замерзнем. А насчет купальника… ты можешь обойтись и без него. Если ты стесняешься плавать обнаженной, то я могу выключить свет. И я дам тебе халат, наденешь, когда выйдешь из воды.
Согласиться на его простое и в то же время весьма провокационное предложение — значит напроситься на неприятности. Мишель хорошо понимала это и все же подумала о том, что именно таких неприятностей она жаждала. Несмотря на то что она до сих пор таила на Конрада обиду и злость, принять его предложение требовала сидевшая в ней влюбленная молодая женщина, разбитое сердце которой по-прежнему находилось в руках Конрада.