— Которого не существует, как и небесных чертогов Аншары, — оборвала его Юти. — Все это сказки храмовников. Мне кажется, что все окружающее нас не более, чем миф. Величайшая иллюзия сиел.
— Пусть так. Но теперь ты знаешь все. Я мог бы не открывать тебе этой тайны, манипуляциями заставить исполнить задуманное, убить воплощение Инрада и покончить с оскверненными. Однако ты должна знать и понимать.
— Ты был мне как отец, которого я из-за тебя же и потеряла, — тихо произнесла Юти.
— Ты мне стала как дочь, которую я так долго искал, — ответил Ерикан и одинокая слеза скатилась из глаза.
— Я должна ненавидеть тебя. Хотеть убить, чтобы отомстить за отца и мать. За себя, если на то пошло. Но не хочу. Ты правильно говорил, путь конец пути Великих всегда одинок. И ты великий мастер и учитель, Ерикан. Только делаешь такими же одинокими всех, кого привечаешь.
— Ты не ненавидишь меня потому, что достигла настоящего просвещения. Стала истинным воином.
— Нет, потому что ты теперь для меня ничего не значишь. Ты как пустынный червь — бесполезный и не заслуживающий внимания.
Юти видела, что эти слова причиняют Ерикану небывалую боль. Прошлый наставник нашел бы что-нибудь едкое, чтобы ответить ей. Нынешний лишь сгорбился, стараясь быть еще меньше.
— Я знаю. Мне тебя больше нечему учить.
— А мне больше нечему у тебя учиться.
— Постой! — вскочил Ерикан, словно боясь, что Юти теперь уйдет. — Твое обучение закончено и…
— Неужели ты действительно сейчас напомнишь мне о том глупом условии, какое придумал, когда брал меня в ученицы? — спросила она. — Что я должна убить того, на кого ты покажешь?
— Нет, я не вправе требовать от тебя этого. И никогда бы не стал. Я просто прошу, обратись к всему просветленному, что в тебе есть. Взгляни на мир и то, что происходит в нем. Отринь все человеческое, что держит райдарскую деву.
— И убить тебя, старик, так?
— Так, — тихо признался он. — Только таким образом ты получишь столько колец, с помощью которых сможешь надеть пятый обруч.
Они стояли друг напротив друга. Красивая девушка, пылающая силой, и морщинистый сгорбленный старик. Юти понимала, что стоит ей сейчас уйти, весь план Ерикана рухнет. Что ей стоило отречься от пятого обруча? Только воля и желание. И теперь у нее действительно была возможность выбора.
Когда наставнику показалось, что сейчас дева развернется и растворится в ночи, когда напряжение зазвенело тугой струной, когда тело почти затряслось от нетерпения, она решилась. Молниеносным движением вытащила меч и ударила в точку соприкосновения всех энергий. И все было кончено.
— Ты не понял самого главного, старик, — едва слышно произнесла Юти, глядя на упавшее тело, — сила истинного Одаренного как раз в том, чтобы быть одновременно и воином, и человеком.
Дева в раздумье глядела на множество колец, упавших на ее пальцы. Они точно звенели в ночной тишине, соприкасаясь друг с другом. Юти опустилась на корточки, погладив короткий ежик седых волос, после чего прикрыла полные мира и спокойствия глаза Ерикана. А затем поднялась и ушла.
Осень налилась цветом, разгорелась красками, набрала полную силу. Хотелось подолгу бродить по задумчивому, готовящемуся к долгому сну лесу. Вот только проклятая нога, несмотря на все усилия Крикухи, до сих пор не слушалась.
И все-таки бледная тень дружинника, в прошлом отзывавшаяся на имя Латно, каждый день с завидным упорством скрывалась среди голых ветвей и до слез, до криков боли, пыталась расходиться.
Любой кудесник знает, что если прикладывать достаточно усилий, то успех неизбежен. Если ты намереваешься отступить, то не стоит даже начинать.
Вот только Латно с большой опаской смотрел в будущее. Крикуха, одинокая и в целом неплохая баба, вилась вокруг него с понятным намерением. Мужика у нее не было, а дружинник, какой-никакой, а все же опора. Ему даже казалось, что знахарка будто даже довольна, что нога по-прежнему не распрямляется. Так Латно точно никуда не уйдет.
Да и некуда ему было идти. Дорога в Предтечье, где у него остался дом со всем нажитым добром, теперь закрыта. У Латно не было даже нескольких медяков, чтобы купить себе еды и выпивки. Хуже всего, что и кольца почти утратили силу. Энергия стихий проходила через ногу, ту самую, которую Латно тщетно пытался вернуть к жизни. Теперь все, на что оказался способен некогда кладезный — пугать мышей шуршанием травы, да воздухом собирать по избе сор.
О том ли он мечтал в начале своего пути, когда давал обет богам? Конечно, нет. Но в минуты отчаянья, когда весь белый свет казался чужим, Латно думал. Поступил бы он по-другому, если бы представился выбор? И по всему выходило, что нет.