Зейн отвернулся. Какой отвратительный тип этот босс! Что ж, в один прекрасный день злодей обнаружит, что именно страсть к желтому металлу привела его в Ад.
— Я выполню вашу просьбу, — сказал он клиенту и отключил таймер. — Пока не услышите свой гимн, с вами все будет в порядке.
Сначала Зейн решил зайти в дансинг. В фойе всюду стояли автоматы, торговавшие сладостями, приворотным зельем («Выпьет — и она твоя!») и пластырями для тех, кто натер мозоли. В самом клубе почти никого не было; впрочем, утром посетители в такие заведения не захаживают. Несколько лохматых подростков на сцене увлеченно репетировали. Ударные, гитары и электроорган. Все играли вразнобой, но этот недостаток с лихвой компенсировался высоким уровнем громкости. Зачем они трудятся? Чтобы отточить умение оглушать слушателей?
Зейн влез на сцену и опустил руку на самый большой барабан. Грохот прекратился.
— Ребята, нужно выступить, — сказал он.
Все мгновенно обратили внимание на незнакомца.
— Клево, чувак! Сколько заплатишь?
— Надо исполнить одну песню в соседнем доме — там приют для престарелых. Бесплатно.
Музыканты рассмеялись.
— У тебя, папаша, чайник поехал? Мистер, закати колесо! — ухмыляясь, сказал ударник.
Зейн повернулся и пристально посмотрел на него:
— Надо исполнить песню.
Как и санитар в приюте, парень сразу побледнел. Люди не замечают Танатоса, если они не клиенты или близкие родственники таковых, но он при желании может заставить себя увидеть воочию. Вряд ли найдется человек, способный спокойно смотреть Смерти в лицо.
— А… хорошо, хорошо. Почему нет, чувак? Одну песню, как бы для практики.
— Церковный гимн.
Громкий смех. Правда, страх мешал ребятам веселиться по-настоящему.
— Чувак, мы такое дерьмо не поем! Мы же «Ползучая скверна»! Мы рвем перепонки, крутим волчком души, уходим в астрал, а не пищим, как девочки из церковного хора!
Пришлось снова усмирить их взглядом Смерти. Такие типы плохо поддаются внушению. Они ведь просто не верят, что когда-нибудь уйдут из жизни!
— Церковный гимн. «Свят, свят, свят».
Парень дернулся, словно его ударило током — страшные пустые провалы говорящего черепа полыхнули огнем!
— Ну ладно, можно попробовать… Только петь-то некому. Наша солистка нажралась адской пыли. Да и порепетировать надо. Так что, чувак, через два-три дня мы только начнем, а…
— Нет, нужно все сделать сегодня. Выступление состоится через час. Я найду вам солистку.
— Но ведь у нас нет нот, вообще ничего! — заныл музыкант.
— Достану и ноты. — Зейн с трудом сдерживал злость. Неужели и он когда-то был таким? — А теперь отправляйтесь в приют и настраивайте аппаратуру. Я скоро приду туда с певицей.
— Не волнуйся, чувак, — слабым голосом произнес парень. — Мы будем готовы через полчаса. Только понимаешь, это не наш стиль. Так что не жди особых красот…
— Ничего, сойдет.
Зейн оставил их и направился к евангелистам.
Ему повезло. Церковный хор как раз готовился к службе, которая намечалась на конец недели. Несколько темнокожих девушек самозабвенно репетировали, а руководивший ими проповедник сразу заметил его.
— Эй, Смерть, зачем к нам пришла, что за дело тут нашла? — запротестовал он скороговоркой, рифмуя фразы, как, принято у жителей черных кварталов. — Мы — хорошие люди, никому не мешаем. Бога почитаем. Иди своей дорогой, моих девочек не трогай!
Хотя церковь выглядела заброшенной и убогой, проповедник был глубоко верующим человеком — только такие способны увидеть инкарнацию. Что ж, можно считать, Зейну повезло.
— Мне нужны ноты, тексты гимнов и одна из ваших исполнительниц, — сказал он.
— Ноты здесь, конечно, есть, — с облегчением откликнулся проповедник. — Белые, они нам помогают, свои гимны оставляют. Добрые люди деньги добывают, а нашей музыки не знают! Вон в том шкафу пылится целая груда. Ну а нашу прихожанку так тебе я не отдам! Знаю, Смерть, что ты сильна, но…
— Мне не нужна ее жизнь, — торопливо произнес Зейн: он устал от красноречивых пассажей пастора. — Надо спеть старику из приюта рядом с вами. Бедолага хочет послушать перед смертью любимый гимн.
Проповедник кивнул:
— Человек имеет право на последнее желание. Как гимн называется?
— «Свят, свят, свят».
— Такой в книге есть, но мы его не исполняли. Это музыка белых, она нам чужда, наше сердце не примет ее никогда!