- А что ее вызывает?
- Вызываем ее в основном мы, люди. Мы укрепили пески в пустыне лишайником Уилтона. Я должен был предвидеть, чем это кончится. Этим проклятым лишайником мы убиваем любую флору в нашей местности, а это значит, что все животные вымирают, включая аморфов в натуральном виде.
- Но лишайник - в пустыне, а растения гибнут здесь, на равнине.
- Сейчас объясню. Вы знаете, какую форму здесь имеют листья - форму чашечек, повернутых кверху. Они собирают дождевую воду, которая затем спускается вниз, по стеблю, и через корни уходит в почву. Неоформленный аморф впитывает влагу кожей, а иногда отращивает специальные трубки, увенчанные подобием чашечки.
Червь-слон, - продолжал Бригс, - собирает влагу таким же путем: он берет ее из корней чашелистника или, что реже, из так называемых блюдечек. Он впитывает кожей воду, которая собирается на дне его тоннелей. Важно то, что все эти растения и животные зависят от влаги, падающей с неба. А в нашу сторону, как правило, после обеда дует сильный ветер из пустыни. Он приносит песок, мельчайшие частички минеральных веществ, которые висят в воздухе до тех пор, пока их не прибьет утренний ливень. Минералы, железо и прочие вещества абсолютно необходимы животным и растениям планеты. Они собираются в чашечках, а потом поступают в почву с дождевой водой.
- А теперь мы накрепко привязали песок к пустыне, - мрачно резюмировал Стордал.
Бригс кивнул и продолжал:
- Растения, неоформленные аморфы, черви-слоны начнут умирать от того, что их организм не получает нужных минеральных веществ. Спустя какое-то время и ящеры начнут голодать и гибнуть. Вскоре на этой планете не останется ни одного местного вида, только люди, посеянные людьми земные злаки, а также принявшие вид людей аморфы.
Все молчали под впечатлением сказанного.
- Из этого следует, - сказал наконец Стордал, - что приученные аморфы в ловушке. Чтобы чем-то питаться, они должны жить с нами. Податься им некуда.
Бригс ответил не сразу.
- Правильно. Существует глобальная проблема. Что делать с аморфами, оставшимися на свободе? Их тысячи. Спасем ли мы их, загнав в нашу колонию и сделав псевдолюдьми, то есть рабами? А может, пока у них нет интеллекта, оставим их на диких просторах, и пусть погибают, как другие животные? Вот такая дилемма. Как быть, что подсказывает тебе совесть, Стордал?
- Третий путь, - жестко ответил Стордал, - нужно уничтожить лишайник.
- Я думал об этом, - Бригс как-то сник. - Да, песок будет летать свободно, и это спасет растения. А жизнь людей в пустыне станет невыносимой, они откажутся работать, и Старик перестанет снабжать пас всем необходимым. Дальше - больше. Аморфов будут огромными толпами посылать на ту работу, от которой откажутся люди. Те, что имеют человеческое обличье, постепенно вымрут, но их быстро заменят другие, согнанные со всей планеты. Работа на заводе не остановится, он будет давать продукцию, и колония начнет процветать. Ведь так?
Короче, Стордал, неужели ты решишь бросить Мэрилин и оставить Левера в роли ее безраздельного правителя?
Прошло какое-то время.
Медленно поднимаясь по склону холма, Стордал пытался понять, осталось ли на планете хоть что-то нетронутым, или же вмешательство Человека погубило все вокруг. "Блюдечки", по которым он шел, превратились в густое коричневое месиво; приминаемое его сапогами, оно издавало гнилостный запах. Деревья чашелистника, когда-то высокие и горделивые, безвольно опустили ветки, их потемневшие листья, обращенные к земле, истекали соком, капавшим на рыхлую кашу, в которую превратилась почва. Даже дождь, когда-то приносивший свежесть и прохладу, отдавал теперь затхлостью.
"Неужели я опоздал, - размышлял Стордал, - и чудо, единственное, что меня держит на этой больной планете, не произойдет?"
Среди пожелтевших стволов деревьев мелькнула ящерица, она тщетно искала пропитание среди царящего всюду гниения.
"Можно ли подчинить память своей воле? - думал он. - Сосредоточиться на одном эпизоде из прошлого и заставить аморфа сыграть лини, одну сцену?"
Он вспомнил то, что случилось давно.
Элис попросила:
- Дай мне пятьдесят центов.
- Зачем они тебе?
В ответ - недовольная гримаса, потом напряженная работа ума: стоит ли задуманное того, чтобы поступиться гордостью?
- Дай мне пятьдесят центов, ну, пожалуйста, папа.
- Подойди поближе.
- Нет. - Отступая: - Не надо меня целовать. Мне надо пятьдесят центов.
- Зачем?
- На шоколадку. Мама сказала - можно.
- Давай спросим у мамы, идет?
- Нет! Я ведь прошу у тебя.
- Понимаю. Тогда поцелуй меня, а я дам тебе монетку.
- Обещаешь? - с сомнением в голосе.
- Обещаю, ведь в этом нет ничего плохого, правда? Скажи, кого ты любишь?
Она напряженно думала, искоса глядя на него.
- Маму. И куклу с длинными волосами, в розовом платье, еще дядю Берта и тетю Дженет. И кошку. И велосипед, который мне подарили в день рождения, трехколесный и со звонком.
- И это все?
- Никого больше не люблю.
Сначала он смотрел, как она уходит, потом видел, как она возвращается из магазина на углу - перемежая бег с подпрыгиванием, а иногда и с прыжками. Увидев отца, она замедлила шаг и подошла как-то застенчиво, нетипично для нее.
- Ты что, уже съела шоколадку?
- Нет, я передумала ее покупать, - руки заложены за спину.
- Ах так. А что же ты купила?
Она смущенно прошептала:
- Подарок.
Сунув ему что-то в руку, она повернулась и убежала, быстро взобралась вверх по ступенькам, а он все стоял и смотрел на нее. В руках у него была пачка сигарет, а в глазах дрожали слезы.
Теперь, стоя на холме с гниющей растительностью, на страшно далекой планете, он думал: "Как хочется вернуть эти несколько минут жизни. Больше ничего. Только эти минуты, до того, как мы избавимся здесь от всяких воспоминаний".
Внизу, на равнине, двигались фигуры людей, все в одном направлении, к поселку. Среди тех, кто катил ручные тележки со скарбом, он узнал Арнота Уолша с его пятью, нет, уже шестью женами. Беглецы возвращались в коммуну, чтобы укрыться от погибающей природы.
Стордал исходил склоны холма вдоль и поперек, заглядывая в темные норы, раздвигая руками увядающую траву и кусты, и не находил ничего, кроме ящериц, в панике разбегающихся прочь. В душе его росло отчаяние.
Занятый своими поисками, он не заметил, как Джоан помахала ему рукой снизу, из долины. Теперь она уже направлялась к холму. "Неужели все аморфы погибли, ну, должно же остаться хоть несколько", - подумал он.
На ближайшей скале сидела ящерица, неподвижная" если не считать пульсирующей полоски кожи на шее, - и смотрела на него холодным, равнодушным взглядом.
Он осторожно подошел к ней, стараясь не спугнуть.
Ящерица наблюдала за ним спокойно, мигнув всего один раз.
Стордал подошел совсем близко, вытянул руку и положил ее рядом с чешуйчатой лапкой.
Вдруг голова ящерицы стала переливаться и менять форму, словно расплавленный пластик. Стордал отвернулся, он совсем не хотел наблюдать все эти превращения, которые лишат долгожданную встречу очарования внезапности. Он подождет вот так, стоя у скалы. Потом обернется, и эпизод, так бережно хранимый в памяти, станет явью. Он видел, что Джоан поднимается по склону, он уже слышал свое имя Жаль будет, если она нарушит таинство. Хватит ли у нее такта оставаться поодаль?
Сейчас он остановит ее жестом, чтобы она не влияла на аморфа; она, конечно, поймет и подарит ему это свидание, последний миг отцовского счастья Она уже ступает у него за спиной, вот-вот встанет рядом.
Джоан остановилась шагах в двадцати. Она смотрит на аморфа и на Алекса с выражением острой жалости, она все понимает... Сзади раздался хрипловатый кашель и шелест одежды.
- Привет, Алекс.