Выбрать главу

Мы опасались возможных проблем с администрацией Ленинского района, где недавно сменилось руководство. Предыдущий глава района, как и руководитель химкинской администрации, был частью команды губернатора Московской области, тогда как новый был более независимым. Он назначил своего заместители курировать вопросы сотрудничества с ИКЕА, и это назначение оказалось удачным. В ответ на любой наш вопрос или просьбу о выдаче того или иного разрешения нам начинали рассказывать о том, как это долго и непросто. Однако практически сразу же все вопросы оказывались решенными. Это было похоже на игру.

В общем, мы начали строительство, параллельно собирая все необходимые резолюции и разрешения.

В ПОИСКАХ МАССОВЫХ ЗАХОРОНЕНИЙ

Прежде чем приобрести участок в любой стране мира, ИКЕА тщательно его исследует. Проводится химический анализ грунта на предмет возможного наличия опасных элементов и так далее. И России пришлось еще проверять землю и на предмет возможного обнаружения массовых захоронений.

Не секрет, что со сталинских времен вокруг больших российских городов, и особенно вокруг Москвы, остались многочисленные захоронения. Внешне они никак не отмечены – я не видел никаких признаков того, что к этим могилам кто-нибудь приходит. Может быть, это объясняется потрясающей способностью россиян вычеркивать страшные страницы своей истории из памяти и жить дальше. Учитывая, сколько невзгод выпало на долю России в последние 800 лет, можно предположить, что ген выживания глубоко укоренился в русской культуре и передается из поколения в поколение. Я искренне убежден, что, если произойдет какая-то мировая катастрофа, пережить которую смогут не больше ста человек, эта сотня будет в основном состоять из русских.

В ходе переговоров о приобретении нашего участка на юге Москвы, который с тридцатых годов принадлежал различным структурам КГБ, мы спросили у владельца земли, господина Иванова, известно ли ему о массовых захоронениях на этой территории. Иванов сказал, что он знает о таких безымянных братских могилах, но ни одна из них не располагается на территории нашего участка.

Я был в отпуске в Швеции, когда позвонил Ингвар. В его голосе я сразу почувствовал беспокойство. Один из членов правления прочел в английской газете, что ИКЕА в России планирует строить магазин на месте массового захоронения. Я стал звонить в Москву. Во-первых, моему советнику, которого попросил связаться с властями по вопросу возможных массовых захоронений, а там же переговорить с Ивановым и выяснить, где именно находятся братские могилы, о которых он рассказывал. Во-вторых, моей помощнице, которую я попросил поехать на участок и поговорить с людьми, живущими по соседству, и по возможности узнать, известно ли им что-нибудь о таких захоронениях. И советник, и мой ассистент должны были съездить на указанные им места массовых захоронений и сразу же мне позвонить.

Оба позвонили мне на следующий день. Выяснилось, что захоронения находились за пределами нашей территории. Ближайшее было на лесной опушке примерно в двух с половиной километрах от нас. Независимо друг от друга они описали это место как уединенный лесистый и очень живописный, по их словам, уголок.

По возвращении в Москву я первым делом отправился посмотреть на это место. Пройти к могилам было несложно, поскольку в заборе давно появились дыры. Это были небольшие холмики, поросшие деревьями и кустарником. Несмотря на теплую погоду, меня колотила дрожь. В это невозможно было поверить – передо мной было свидетельство всех ужасов сталинской эпохи, о которых я читал в книгах.

Помню, я долго стоял, охваченный тяжелыми раздумьями, не в силах уйти оттуда. Сюда по ночам свозили людей, иногда целыми семьями, и потом расстреливали у свежевырытых рвов. У большинства москвичей есть родственники, погибшие от сталинских репрессий. Несмотря на это, никто как будто не заботился об этих братских могилах. Никто к ним не приходит, нет памятников.

Интересно, что и помощник, и советник, оба россияне, назвали это место живописным. Я могу объяснить это только тем, что последние несколько столетий русские должны были, пересилив себя, забыть о прошлом, чтобы жить дальше.

Меня вообще удивило отношение жителей России к смерти и к мертвым. Это одно из ярких и не самых приятных впечатлений, которые мне и моей семье довелось испытать в Москве. Чаще всего мы сталкивались с этим, когда становились очевидцами недавно произошедшей аварии. Меня поразило, что мертвые могут вот так просто лежать на проезжей части, ничем не прикрытые, брошенные, оставленные на всеобщее обозрение. В голове не укладывалось, как может милиционер стоять в двух шагах от трупа и курить, буднично обсуждая что-то с напарником. Прохожие, в свою очередь, как будто считали эту сцену совершенно обыденной, а я весь день после этого не мог прийти в себя. Однажды мы проходили мимо очередной такой страшной аварии, и наша знакомая москвичка, оживившись, с заметной долей любопытства произнесла: «Ого, смотрите – труп!»

Это напомнило мне о размышлениях, которые преследовали меня после посещения места массовых захоронений под Москвой. Почему мы воспринимаем смерть так по-разному?

Вскоре мы получили от властей необычную официальную бумагу. В ней не только указывалось расположение массовых захоронений, но и сообщалось, что они являются наследием преступного периода в истории России. Ничего похожего мне никогда больше не доводилось получать от российских органов власти.

МЕНЯ ПОДОЗРЕВАЮТ В УБИЙСТВЕ

Второй магазин был почти построен, и мы готовились его открывать. Только к нему не было съезда со стороны МКАД. Все наши попытки получить разрешение на его строительство не приносили результатов. Мы уже начинали паниковать – получается, что мы строим магазин с огромной парковкой, на которую никто не сможет проехать.

Как я уже говорил, наши отношения с правительством Москвы хорошими можно было считать только с большой натяжкой. Я слышал, что после предыдущей неудачной попытки построить наш магазин в Москве мэр Лужков был просто вне себя и поувольнял всех чиновников, так или иначе причастных к этому проекту. А еще мне говорили, что потом всех уволенных восстановили п должности, но при условии, что они никогда не допустят строительства ИКЕА в Москве.

В 2001 году нам предстояло возобновить переговоры с московскими чиновниками. Второй магазин ИКЕА, как и первый, располагался за МКАД, но съезд к нему с Кольцевой автодороги необходимо было согласовать с московскими властями.

Нашим контактным лицом по всем земельным вопросам в правительстве Москвы был Иосиф Орджоникидзе. Все знали, что он убежденный противник открытия ИКЕА, и он сам не скрывал этого, в том числе и от нас. Накануне планируемого открытия второго магазина ИКЕА в Подмосковье на Орджоникидзе было совершено покушение. В него стреляли, убили его шофера и тяжело ранили его самого. На следующий день я прочел газетную статью, автор которой анализировал обстоятельства этого покушения, его возможные причины и потенциальных заказчиков преступления. Приводился список компаний и частных лиц, которые в последнее время были не в ладах с Орджоникидзе. Я похолодел от ужаса: на пятом месте в этом списке значилась компания ИКЕА.

Я кинулся звонить своему советнику Виктору и по телефону попросил его немедленно приехать. Тот вел занятия в университете, но я был настолько встревожен, что просто не мог ждать.

– Виктор, бросай все и приезжай немедленно! – сказал я и бросил трубку.

Как только он приехал, я показал ему статью. Он прочел, улыбнулся, поднял глаза и спросил:

– Ну и что?

Я закричал:

– Ты что, не понимаешь – меня подозревают в покушении на убийство Иосифа Орджоникидзе!

Виктор расхохотался. Я решил, что кто-то из нас сошел сума. Как он не понимает? Газета практически обвиняет меня в организации вооруженного покушения на жизнь вице-мэра Москвы! Посмеявшись вволю, Виктор объяснил, что дело в моей западной логике, которая в России не работает. Никакого прямого обвинения против ИКЕА здесь нет, мне надо успокоиться, и самое лучшее, что я могу сделать в этой ситуации, – это не обращать на это никакого внимания. Виктор попрощался со мной, сославшись на то, что ему надо возвращаться к студентам, которых он так внезапно оставил, и уехал. Я тоже сел в машину и поехал домой. Я просто не мог ничего больше делать в этот день.