– Извините... Дело в том, что я ничего не помню. Я видел Вас во сне сегодня. Но кто Вы, откуда я Вас знаю – это я забыл. А почему Вы назвали меня Вейзмиром? Это мое имя?
Эссен осекся. Кажется, Вечерний фейерверк был прав. Напарник действительно ничего не помнил. Внезапно в разговор вмешался Веж:
– Аскар, я так понимаю, это и есть тот, кого ты искал? Ну так какого Асура мы стоим на холоде, когда можно вернуться домой и побеседовать за столом? Уважаемый, прыгайте в повозку. И не смотрите на меня как на умалишенного. Как-то же нам надо было его называть. Откуда мы могли знать, что он Вейзмир? – Да я понимаю, – улыбнулся Эссен, усаживаясь рядом с другом. – Просто очень уж необычно прозвучало.
Аризона молчала, слегка улыбаясь. В душе она радовалась, что Аскар... ой... Вейзмир наконец-то нашел ниточку к своему прошлому. Конечно же, рано или поздно он вспомнит и парня, сидящего сейчас рядом с ним, и все остальное. На секунду ей стало грустно. Они с Вежем привыкли к найденышу и даже полюбили его. Рыжая не сомневалась, что невольный гость сегодня же покинет их дом и уйдет с этим черноглазым парнем, похожим на уроженца Саркела.
Дома она сноровисто накрыла на стол и пригласила всех к ужину. Эссен взволнованно крутил в руках кружку, рассказывая историю своих поисков. Вейзмир – Аризона все равно привычно порывалась называть его Аскаром – внимательно слушал, и в его глазах впервые за долгое время стали мелькать искорки узнавания. Нет, он не вспомнил Эссена и Фейерверка, которого тот помянул. Но было видно, что голос друга пробудил в нем что-то.
– ... А сегодня я решил последний раз пройтись. Ну не знали мы уже, где тебя искать. Решили, что тебя точно неведомые силы унесли, – пошутил Эссен, улыбнувшись Аризоне. Рыжая порозовела, что не укрылось от ревнивого взгляда Вежа, который тут же придвинулся к ней и жестом собственника обнял за плечи. Эссен, заметив это, опустил глаза в тарелку и принялся доедать кашу и отбивную. Собрав тарелки, Ари сложила их в большую миску для мытья и налила всем чаю. – Вейзмир, – обернулся гость к зеленоглазому забвению. – А ты Рику помнишь?
Внимательно глядя на друга, Эссен искал реакцию на имя, которое было очень дорого его напарнику в прошлом. Тот задумался...
– Имя мне не кажется чужим. Такое... теплое... Я знаю ее. И... Кажется, она мне близка... – медленно подбирая слова, ответил Вейзмир. Эссен облегченно вздохнул. Сработало. Начала возвращаться память. Значит, небезнадежно.
Беседа закончилась далеко за полночь. Эссен шутил, рассказывал истории про себя и Вейзмира, умело обходя острые темы и вопросы. Расспросил Вежа и Аризону об их жизни, будущей семье, работе на доктора Олькана. Гостеприимная Аризона предложила ему остаться ночевать в свободной комнате, и гость, задумчиво взъерошив свои черные, как саркельская ночь, волосы, согласился. Рано утром он забрал Вейзмира, и они уехали, тепло распрощавшись со спасителями и обещав навестить их, как только что-то изменится.
Раннее зимнее утро невыносимо ярко сверкало свежим, выпавшим ночью снегом, хрустящим под колесами телег и полозьями саней, белой пылью разлетавшимся от сапог прохожих и копыт их коней. Расшалившееся солнце, уставшее от тяжелого одеяния молочно-белых мутных облаков, готовых вот-вот разразиться новым снегом, искрило и кидало пригоршнями солнечных зайчиков. Впрочем, никто не сердился, а просто улыбался, зажмурившись от особо нахального лучика.
Рика сидела на кухне, перебирая чечевицу для каши. Вчера утром ей впервые разрешили встать. Несмотря на то, что жар прошел следующим же утром, встревоженная Артиша не разрешала ей покидать постель еще четыре дня. Поила отварами и лекарственными снадобьями, пока не удостоверилась, что тоска и боль вышли вместе с хворью, и сестра потихоньку приходит в себя от полуяви-полусна, в котором пряталась от оказавшегося неожиданно жестоким мира последние три месяца. Январь выдался на редкость погожим, и Киана с Артишей убежали на Биржу, в отдел продуктов, закупить запасы на неделю. Кроме того, валькирия хотела принести сестре в подарок любимые ее булочки с вишневым джемом, которые продавались только в одной лавчонке в том квартале. Рутиэль второй день не появлялась, выполняя какое-то задание Гранта.
Рика вымыла крупу и ссыпала мусор в кадку для отходов. Печь уже ждала, весело потрескивая дровами и отфыркиваясь пеплом. Поставив чугунок с залитой водой будущей кашей, девушка занялась пирогами. После вынужденного безделья у Призраков, когда ей целыми днями нечего было делать, и единственной отрадой было вязание или перо с бумагой, она с радостью окунулась в домашние хлопоты, отстранив Киану от приготовления еды или уборки. Артиша и Рутиэль по-доброму посмеивались над порывистыми движениями вчерашней пленницы, неожиданно получившей полную свободу действий.
Домыв пол, Рика поняла вдруг, что ее беспокоило с самого утра. Смутная тревога. Неведомое смятенное чувство острыми зубами вгрызалось в душу, заставляя ее сжиматься в комочек. Рика металась по дому, находя себе новые и новые занятия, но непонятная тревога не уходила. Унаследованное от матери чутье не раз подсказывало ей, что грядет беда. Вот и на сей раз что-то внутри чувствовало грядущие горести. Артиша, вернувшаяся с покупками, сразу поняла, что за чувство снедает сестру. Сложив покупки в кухне и оставив Киану их разбирать, она поймала Рику и, усадив на диван, обняла, укачивая. Она понимала, что в такие минуты старшенькую лучше не трогать. Успокаивая сестру, валькирия пыталась сообразить, что же такого учуяла юная ведунья. Что еще ждало их впереди. Чтобы отвлечься, начала думать о «Белом ястребе» и тех, кто там остался, поджидая возвращения хозяек. О любимом отце, на чьей могиле они так и не успели побывать. О Вэле, который не терял надежды на примирение. Неожиданно она поняла, что не видит будущего. Обычно уже в середине зимы начинались строиться планы не весну, мечталось сделать кучу важнейших дел. Сейчас же Артиша чувствовала себя человеком, который отправляется в отшельничество или собирается умирать. Ничего не нужно. Ничего не интересно. Просто хочется подвести некоторые итоги. Еще вчера она оставила в местном Банке письмо для сестры, где изложила предсмертные слова отца. Давным-давно Ульф открыл счета на имя своих дочерей, куда откладывал понемногу каждый месяц. Приданое, шутил он, пополняя счета. Умирая, викинг чудом вспомнил о них и шепнул Артише номер и кодовое слово каждого из «кошельков». Все это она записала и оставила в Банке с указанием найти Рику или ее, если однажды не будет известий в течение недели. Не то чтобы Артиша чего-то боялась... но лучше перестраховаться.
Постепенно Рика успокоилась и выдохнула остатки тревоги. Да, что-то случится. Но от того, что она будет сжигать сердце эмоциями, будущее не изменится. Взяв себя в руки, она вернулась на кухню и достала из погребка ледяной кусок мяса, положив его на печь оттаивать. Вечером к ужину должен был вернуться Грант, и девушка собиралась приготовить запеченную с овощами телятину, специально для синеглазого. Киана заварила чай и пригласила сестер немного передохнуть.
– А куда делся Вэл? – как бы между прочим спросила Рика, снимая с плиты чугунок с овощным рагу. Артиша, словно не слыша, продолжала резать салат. – На дежурстве он. Сегодня от Призраков несколько человек в охрану Города поставили. Усиление, – пояснила возникшая на пороге Рутиэль. Видно было, что она очень устала: осунувшееся лицо, покрасневшие от недосыпания глаза, утомленный вид. Стащив со стола пару пирожков и кружку кваса, она проглотила это в мгновение ока и испарилась «поспать часочек, а потом опять дела». Девушки переглянулись и вздохнули: понять белокурую бестию они даже не пытались, видя, что это создание не поддается разгадке. Они просто приняли ее такой, какая она есть.
Городские ворота, как всегда, окружала толпа приезжих, ожидающих проезда в город, и тех, кто желал покинуть столицу. Стражники занимались рутинной работой – осматривали багаж, взимали пошлину за посещение Лютеции, гоняли вездесущих мальчишек, которым было дело до всего происходящего.
– Метель будет... – Многозначительно проворчал часовой, в очередной раз проходя мимо обломанного уступа городской стены Лютеции. – Почему ты так решил? – Вскинув бровь, спросил его товарищ, стоящий на парапете и рассматривающий безбрежную сине-голубую даль, которая терялась за стеной хвойного лесного массива, особенно ярко выделяющегося на фоне белизны февральского снега. – Нога ноет, всегда предвещает бурю...