— Что скажешь, дедушка? — спросила она и взволнованно всплеснула руками.
Нольвэ молчал, и Лехтэ в ожидании принялась осматривать сад. Эти дерева, и стены дома, что виднелись в просветах между стволами — все теперь ей виделось в новом, непривычном свете, словно со стороны. Если она решится в конце концов покинуть благой Аман, то, наверное, отчего дома уже больше никогда не увидит? Как же быть? Но ведь все равно придется выбирать и чего-то лишиться. Странно, до сих пор у нее не было ни малейшей возможности сесть вот так спокойно, ни о чем не думая, и перевести дух. Все куда-то бежала, спешила, делала… Кого-то звала. Впрочем, напрасно — не дозвалась.
Она вздохнула, а дедушка наконец заговорил, обернувшись и глядя прямо на внучку:
— Я бы мог сказать тебе многое, но ответы на все вопросы ты должна найти сама.
— Одна? — уточнила удивленная таким ответом Лехтэ.
Нольвэ серьезно кивнул:
— Да. Они должны быть только твоими и ничьими больше. Впрочем, помочь кое в чем я все же могу. Например, советом: забудь обо всем, что тебе кто-либо когда-либо говорил, советовал и просил. Слушай сердце.
Тэльмиэль подобралась и попыталась вспомнить дословно слова того майя.
— Дедушка, — вновь обратила она взор на Нольвэ, — у тебя дар предвидения. Скажи…
— Без тебя они погибнут совершенно точно, — ответил ей отец матери, — а с тобой есть шанс побороться.
— Но тот майя сказал совершенно другое.
— Я ваниа, и знаю Стихии лучше, чем вы все нолдор вместе взятые. Забудь обо всем, что он однажды сказал, и слушай себя.
Тэльмиэль склонила голову и, нахмурившись, прикусила губу.
— А почему ты раньше мне не говорил этого? Почему позволил отказаться уйти с супругом?
— Потому что ты бы не пережила Исход. Корабль, на котором ты должна была плыть, пошел ко дну; а если б вздумала идти с Нолофинвэ, то провалилась бы в полынью. А теперь доберешься.
Прямо над их головами на ветку опустилась птичка, и несколько лепестков, оторвавшись, закружились в воздухе, словно танцуя, а потом плавно опустились на волосы Лехтэ.
— Посмотри, — заговорил Нольвэ, жестом указывая на цветущие древа. — Вот эти вишни. Они уже отцветают, однако часть лепестков еще крепко держится. Но не все. Некоторые уже оторвались от корней своих, и их подхватил ветер. Подхватил и понес куда-то далеко-далеко, к новой жизни. Что с ними станет, куда они упадут? Никто не может дать ответ на вопрос, однако они уже не принадлежат прежней судьбе. А ведь им наверняка казалось, что так будет вечно — и эта ветка, на которой они росли, и цветки, и тонкий, неповторимый аромат, и визиты пчел. Но что было бы, останься они, вопреки природе, на дереве? Зачахли бы, засохли и в конце концов погибли. Так стоит ли жалеть, что тебе повезло и ты почувствовал зов судьбы? Впрочем, если попытаться оторвать листок, который еще крепко держится, то он тоже умрет.
Небо светило над головами невозможно ярко, дул легкий, теплый ветерок, принося откуда-то с лугов пленительный, тонкий аромат меда. Вдалеке слышалось пение птиц.
— Закрой глаза, — вдруг велел Нольвэ.
Лехтэ послушалась, а дедушка ей сказал:
— Забудь обо всем, что тебе говорил кто-нибудь прежде. Забудь о том, что тебя может ждать впереди. Отрешись от всего и открой разум.
Она послушалась, а ваниа продолжал, и слова его, текучие и плавные, словно тот самый мед, проникали в душу, убаюкивая ее, успокаивая и, казалось ей, указывая единственно верный путь. Все же деду она привыкла за всю недолгую жизнь верить больше, чем кому бы то ни было. И, конечно, гораздо больше, чем всем валар и майяр.
— А теперь, — говорил Нольвэ, когда Тэльмиэль послушно распахнула осанвэ, — прислушайся к себе, сосредоточенно и внимательно. Это то единственное, что имеет сейчас значение. Твоя фэа сама давно уже знает ответы на все вопросы, так позволь себе услышать этот тихий глас. Спроси себя, спроси землю, на которой стоишь и которая до сей поры кормила тебя и давала силы. Спроси деревья и камни. Пусть ответят тебе — по-прежнему ли ты крепко держишься корнями за бессмертную землю, или же давно уже оторвалась, готовая улететь навстречу неведомому, навстречу своей судьбе.
Голос Нольвэ в сознании становился все тише и тише, словно отдаляясь, уплывая куда-то далеко-далеко, быть может в страну снов. Ветерок вдруг усилился, подхватив, закружив фэа, и Лехтэ вскочила, не в силах противиться настойчивому и одновременно мягкому зову. И она пошла, по-прежнему не открывая глаз, туда, куда ее звал ветер. И ей чудилось, будто сама она превратилась в листок. В листок, который кружился, танцуя в воздушных струях, отдаляясь от земли, взрастившей его, все дальше и дальше. А синее небо становилось все ближе. Такое манящее, одновременно незнакомое и пугающее. Но столь восхитительное!
Она бежала, а лорд Нольвэ стоял и смотрел внучке вслед. Он уже знал ответы на поставленные Лехтэ вопросы, прочитав их в выражении лица, в стремительном, легком беге. Прочитал и кивнул сам себе, ответив удовлетворенно:
— Все правильно. Все именно так, как и должно быть.
А скоро и она сама их узнает. Однако тот, кто увидел мир под звездами у вод Куивиэнен, ни о чем не жалел. Ибо кто сказал, что поступая против воли своей, мы сделаем себе или кому-либо еще лучше?
А листок тем временем все летел и летел. Его кружило в воздушных струях, позади оставались лиги. Уменьшалась земля — земля Благого Амана. Море вздымало пенные шапки, будто силилось достать, но ему было весело — капли до него, конечно, не долетали. И когда впереди показался незнакомый берег, Лехтэ резко вздрогнула и распахнула глаза. Она стояла посреди огромного луга на высоком валуне, за плечами крохотной точкой сиял Тирион. Она не могла сказать, как попала сюда, но точно знала ответ на заданный самой себе и дедушке вопрос.
«Завтра надо будет поговорить с Таром, — подумала она и спрыгнула в траву. — Пусть зовет в гости Нгилиона».
====== Глава 5 ======
Высокие травы Ард-Галена, что быстро поднялись и воспряли с восходом нового светила, тихо шелестели на ветру, убаюкивая, усыпляя. Они словно бы гнали прочь все мысли о Враге и зле, о тьме и горе. Это обманчивое спокойствие казалось вечным — ничто не могло омрачить его погожим днем, когда Анар дарил всем живущим свое тепло, а легкий ветерок вносил некое разнообразие в звучание долины. Аман… это мог бы быть он, Благословенный покинутый нолдор край.
Однако стоило взглянуть на север, как все сомнения исчезали без следа — Ангамандо, твердыня Моринготто и три пика Тангородрим как напоминание о его власти и короне.
Финдекано упрямо приближался к месту, от которого старалось держаться подальше все живое в Эндорэ.
Порой мысль о невозможности происходящего все же закрадывалась, но он гнал ее прочь — предать друга, обрекая того на вечные мучения, было намного страшнее. Временами нолофинвион злился, вспоминая тяжкий переход через льды, однако посчитать, что Майтимо заслужил быть пленником Врага, он бы никогда не смог.
Когда же ветер и травы начинали вновь свой умиротворяющий напев, картины прошлого невольно вставали перед глазами: были там и прыжки с обрыва в воду, что взметали брызги аж до Таникветиль (как им тогда казалось), и состязания в ловкости, и разговоры, общие дела и заботы. Он почти видел золотые лучи, что озаряли их беспечную юность.
Свет Лаурелина резко померк — перед Финдекано возвышалась громада Ангамандо.
Притаившись за обломком скалы, коих было немало, он принялся выжидать и внимательно изучать стены, ища возможность проникнуть в твердыню.