Музыканты тронули струны арф, Финрод, одетый в золотое, с серьезным видом вышел вперед, и Макалаурэ догадался, что час настал.
Гости вздохнули в едином порыве, подавшись вперед, и Фэанарион увидел, что на узкой, стелющейся меж цветущих кустов дорожке показались Келеборн и Галадриэль. Одетые в похожие серебряно-белые одежды, окутанные густым сиянием заходящего Анара, они казались одним волшебным, чарующим видением. И счастье на их лицах было одно на двоих.
Галадон вышел вперед, встав рядом с Финродом, и Маглор заметил у него в руках таинственно мерцавший опал. Должно быть, тот самый, что предстояло преподнести невесте.
«Как хорошо, что все же есть возможность соблюсти пусть не все, но многие свадебные обряды», — подумал он.
Увы, не всем нолдор, вступавшим в брак, везло так же, как Финдекано и Армидель. Однако печальная мысль, коснувшись сознания легким, прозрачным крылом, поспешила покинуть праздник, осознав свою неуместность. Келеборн и Галадриэль остановились перед родными и, обернувшись, посмотрели друг другу в глаза.
Музыка смолкла, и в наступившей торжественной тишине раздался голос сына Галадона, и дочь Арафинвэ вторила ему. Они говорили о своей любви, о намерении жить вместе, заботясь друг о друге, оберегая и защищая по мере сил.
— Люблю тебя, Галадриэль, дочь Арафинвэ Финвиона, — прошептал Келеборн, глядя возлюбленной прямо в глаза.
— Я тоже тебя люблю, Келеборн, сын Галадона, — откликнулась она эхом.
Они сняли свои серебряные кольца, чтобы после беречь их и хранить, и тогда жених достал из-за пазухи два других, золотых. Келеборн взял одно, поменьше размером, и заговорил:
— Перед лицом семьи и друзей беру тебя в жены, чтобы быть вместе до конца Арды и после него, в счастье и в горести, беречь, любить и оберегать. Прими это кольцо.
Галадриэль протянула руку, и тогда жених надел тонкий обруч на ее указательный палец. Она сжала руку, и Келеборн, наклонившись, коснулся ее губ быстрым, невесомым поцелуем. Дочь Арафинвэ подалась вперед, отвечая, а после, взяв другое кольцо, дословно повторила слова брачной клятвы, произнесенные Келеборном. Еще один миг, и вот уже на пальце его засветился, поблескивая в закатных лучах, золотой ободок.
Галадон и Финдарато скрепили клятвы молодых, соединив их руки и от всего сердца пожелав им счастья.
— Прими от имени нашей семьи, — сказал отец жениха, протягивая опал.
— Благодарю! — откликнулась Галадриэль и широко улыбнулась, закрепляя камень на груди.
Гости радостно закричали, а Финдарато, поднеся зятю в дар бриллиант в оправе, первым поздравил молодых.
Грянула музыка, веселая и радостная, почти как те поздравления, что слышались сейчас со всех сторон. Гости стали подносить дары, а когда и с этим было покончено, вперед вышел Макалаурэ.
Конечно, нолдор знали, что лучший менестрель Амана теперь поет нечасто. Тем радостнее стало для них, когда Маглор решил исполнить одну из баллад, что слышали еще земли Благого края.
Смолкли птицы, рассевшись в ожидании на ветках яблонь, музыканты осторожно тронули струны, стремясь поймать мотив, а Макалаурэ запел.
Келеборн сделал шаг назад, осторожно обнял возлюбленную, и та положила голову ему на плечо. Дориатский принц говорил на языке своей жены уже достаточно хорошо, чтобы понять слова. Теперь Фэанарион пел о предначальном свете, о счастье, что ждет молодых впереди, а еще об ожидании. Чего? Должно быть, чуда, в чем бы оно ни состояло.
Ладья Ариэн опускалась все ниже и вскоре окончательно скрылась за горизонтом. Взошедший Итиль осветил нежным серебристым светом сад, в траве показались светлячки.
Макалаурэ смолк, и Келеборн подумал, что такого дара, должно быть, не получал никто.
— Невероятно красиво, — прошептал он жене на ухо.
— Лучше Даэрона? — серьезно спросила она.
Муж, не колеблясь, ответил:
— Да. Дориатский менестрель поет только для Лютиэн, а твой кузен для всех. Так что, не сомневаясь, отвечаю — лучше.
Нолдиэ улыбнулась, и Келеборн, от всей души поблагодарив вслед за гостями нового родича, подал любимой руку. Та в нее вложила пальцы, и оба выступили вперед. Полилась музыка, на этот раз легкая и веселая, и начались танцы.
Лед. Злые иглы терзали душу, убеждая покориться. Боль от их прикосновений была почти физически ощутима, но именно она и не давала потерять связь с реальностью.
Недостойная мысль о том, что следовало не внимать зову Намо, давно была отброшена, как неверная. Вспоминая раз за разом события того дня, он все больше убеждался, что та сеть, тот ловчий крючок, что желали зацепить его фэа, не показались ему, а были страшным изобретением иного валы.
«Раз решение было правильным, то следует исходить из имеющегося на данный момент, — сделал вывод Мастер. — Холод владыки Мандоса не смог погасить пламя фэа, значит, Намо не всемогущ, хотя не раз утверждал обратное. Не во власти Стихий вмешиваться в суть эрухини».
Холод усилился, а цвет покоев из пепельно-серого превратился в ослепительно-белый. Настолько яркий и одновременно ледяной, что это противоречие вмиг заинтересовало душу Фэанаро, испытавшего при этом, правда, сильную боль, смешанную с восторгом — нечто новое за столько лет. И не только неизведанное, но и непонятное по своей сути, а, значит, теперь было то, чью суть стоило постичь.
— Рано радуешься, — голос Намо неприятно резонировал с вибрациями фэа. — Тебя ждут новые покои, Куруфинвэ.
Мир вокруг поплыл, будто расплавленный воск. Душа старшего Финвиона словно проваливалась в пустоту, в ничто, где не было ни тепла, ни холода, ни света, ни тьмы, ничего!
«Изнанка мира?» — успел подумать он, когда владыка Мандоса захлопнул «дверь» в это новое пристанище души.
— Ты покоришься мне, Фэанаро! — уверенно произнес Намо.
— Я смогу познать и понять суть места, где оказался, — твердо решил про себя тот.
Когда сестра с мужем покинули гостей, Финдарато наполнил кубок и залпом осушил его. Тяжело вздохнув, он встал из-за стола и направился к реке.
Финрод был рад за Артанис, искренне желая ей с супругом счастья, недоступного ему самому. Однако мысли об Амариэ, тяжелые, рвущие на части фэа, прогоняли короля Нарготронда прочь. Какое-то время он бродил вдоль кромки воды, и блики Исиля на волнах напоминали ему о прекрасных и далеких днях, когда они были вместе с любимой. Финдарато опустился на песок и принялся пальцем чертить замысловатые узоры. Лунный свет порой отражался от серебряного ободка на пальце, заставляя вздрагивать и мысленно слагать песнь.
— Вы обязательно будете вместе, — раздалось у него за спиной.
— Кано? Что ты тут делаешь? — удивился Финрод.
— Гуляю, — честно ответил Фэанарион. — Если мешаю — уйду, но мне показалось, что ты не будешь против.
— Тут ты прав.
Маглор светло улыбнулся кузену. Какое-то время они молчали, сидя на берегу и глядя на воду.
— Финдэ, ты помнишь, что нам говорили валар об устройстве мира? — наконец спросил Макалаурэ.
— Кано, ты сейчас о чем? — несколько растерялся Арафинвион. — Что именно тебя интересует?
— Волнует, — поправил его Маглор.
— Объясни.
— Помнишь, они упоминали про иных детей Эру, не эльдар?
— Смутно. А что?
— Да так. Меня одолевают некоторые беспокойства на их счет, — признался он.
— Думаешь, они станут нам врагами?
— Их попытаются сделать таковыми, в этом я уверен. — Макалаурэ замолчал, чтобы через мгновенье продолжить: — Будь осторожнее.
— Рассказывай, что ты сейчас увидел.
— Да так. Блики на воде.
— Кано…
— Не-эльда встретится тебе на пути, и его деяния приведут тебя к Амариэ…
— Правда?!
— Но сначала ты увидишь Намо.
— Пусть так. Я готов!
— Финдэ. Это не твой путь.
— Почему? Ты же знаешь, я не боюсь…
— Смех Врага — вот что я слышал в той мелодии, что сложили мне блики на водах Сириона.