Присев на скамейку, спрятавшуюся в тени густых пушистых туй, Куруфинвион сунул руки в карманы и немигающим взглядом принялся смотреть на фонтан, выполненный в форме лилии.
«Где ты? — думал он, обращаясь к Ненуэль, словно она могла его слышать. — Чем теперь занимаешься?»
Вопрос, помнит ли дева Куруфинвиона, не вставал — ответ был утвердительным, в противном случае он бы не услышал зова. Но знает ли она теперь о его собственных мыслях? Хотелось верить, что да, однако, когда он размышлял об этом, его начинали одолевать сомнения. Смог ли он тогда послать ответный зов? Все же нисси более искусны в подобных делах. А он…
Вода вырывалась из самой середины цветка и рассыпалась прозрачными хрустальными брызгами на дне мраморной чаши. Чуть позже, когда он найдет Ненуэль, а сердце его откроется навстречу их любви, он сможет объяснить ей и рассказать обо всем, что передумал и перечувствовал за последнее время. Однако хотелось, чтобы она и сама обо всем догадалась.
Золотой луч Анара пронзил воду в фонтане, рассыпавшись яркими искрами. В памяти всплыл прозрачный зеленый камень, в центре которого он выполнил птицу, а в уши ударил звонкий смех девы, столь знакомый и одновременно непривычный. Такой ли теперь голос у дочери Глорфинделя или же нет? Этого он знать пока не мог.
Взглянув на небо, Куруфинвион понял, что пора возвращаться к работе, и, поднявшись, направился назад в мастерские.
Золотой песок по-прежнему терпеливо ждал рук мастера, поблескивая на свету, и будто мечтал о чем-то. Нолдо с улыбкой протянул ладонь и прислушался к тихому шепоту породы. Та явно хотела стать чем-нибудь новым и удивительным на шее девы.
«Похоже, наши намерения совпадают», — подумал Тьелпэ.
Он сел за стол и взял в горсть несколько драгоценных крупинок. Сколь часто он видел изящные, а подчас витиеватые украшения на эльфийских девах. Но теперь он был почти уверен, что самое удивительное из них еще не родилось.
Немного прищурившись, Тьелпэринквар распахнул пошире осанвэ и попытался разглядеть форму того, чем мечтало стать золото. Крупинки поблескивали, словно стремились продемонстрировать, как же они хороши.
«И разве, в самом деле, так уж необходимо кардинально менять их форму?» — подумал он вдруг и, вздрогнув, распахнул глаза.
Теперь он видел будущее ожерелье четко и ясно, воочию представив, как оно будет сверкать на шее любимой.
«Причем без всяких камней!»
Теперь фэа пылала нетерпением, а пальцы чуть подрагивали. Вздохнув глубоко, он усилием воли привел мысли и чувства в порядок и открыл ларец с инструментами. Работа закипела.
Время шло, мгновения сливались в минуты, сменяясь часами и днями. Не раз и не два приходилось Тьелпэ со вздохом сожаления отправлять на переплавку почти готовые гранулы — те неизменно оказывались слишком велики. Начав с размера горчичного зерна, он все уменьшал и уменьшал его. В конце концов, крупинка стала величиной в треть толщины волоса самого нолдо.
Устало потерев переносицу, Тьелпэринквар поднес ее к увеличительному стеклу и внимательно рассмотрел. Фасетные гранулы победно сверкали, разбрызгивая золотые искры окрест во всех направлениях сразу, и молодой мастер почти воочию вдруг представил, как будет сиять готовое ожерелье на шее Ненуэль, оттеняя ее чудесные волосы. Сердце подпрыгнуло в груди и часто заколотилось.
«Теперь действительно то, что надо», — понял он.
Однако предстояло еще сделать основу с узором в виде лепестков лотоса, и на него уже припаять мириады гранул зерни, покрыв ими полностью ожерелье.
Наконец, спустя многие недели, труд Тьелпэринквара был закончен. Бережно взяв украшение в руки, он поднес его к окну и с трудом подавил желание зажмуриться — так оно играло в лучах Анара. Широко улыбнувшись, молодой мастер аккуратно завернул его в мягкую тряпицу и убрал в ларец. День, когда он сможет вручить его той, кому оно предназначено, наступит еще не скоро. Теперь же стоило заняться кое-чем другим — рядом была еще одна нис, которой он ничуть не меньше хотел преподнести такой же по красоте дар, и которая могла надеть его сразу. Аммэ.
«И ей, пожалуй, подойдет узор в виде крыльев бабочки».
Придвинув к себе чистый лист, он набросал рисунок будущей основы, который вынашивал в груди все это время, и вновь окунулся в работу.
— Съездил бы ты на юг, проведал мелких, — сказал Куруфин.
— Да какие они мелкие-то, — возмутился было Келегорм, но, перехватив взгляд брата, сник.
— Тьелко, — тихо произнес Искусник, — в Химладе все спокойно, а ты… ты на себя перестал быть похож. Уверен, Амбаруссар смогут помочь…
— Мне не нужна ничья помощь! — рявкнул Турко.
— Тогда просто проверь, как идут дела на Амон Эреб. Вдруг им что-то нужно.
— А палантира у них, конечно же, нет. И сказать сами они не могут… — не унимался Келегорм.
— Тьелко, ты невыносим! Едь уже к братьям! Или вы поругались? — решил все же уточнить Куруфин.
— С чего бы это? — удивился Охотник.
— Тогда передавай им привет!
«Заодно поможешь им со щенками, о которых они мне рассказали. А, может, и глянется какой тебе, торон…» — подумал Искусник, взглядом провожая брата.
Эльф медленно шел среди деревьев, низко наклоняя голову и втягивая ее в плечи. Лес, его лес, где не было ни одного незнакомого росточка, становился все мрачнее и неприятнее. Он так и норовил подставить корень под ногу или же хлестнуть веткой по лицу. Однако делал это как-то лениво, неохотно, словно вынужденно подчиняясь неизвестной злой воле.
Только захлопнув за собой дверь кузницы, Эол смог перевести дух.
«Что за напасть? То девы в белых одеждах мерещатся, то деревья восстают против меня… Определенно, не той оказалась песня, чьи отголоски я впервые услышал, когда ступил в эти земли много-много лет назад. Тогда…»
Эол принялся вспоминать, как его закружил водоворот искрящихся, бурлящих и переливающихся эмоций синды, что некогда встретил здесь любовь. Его настолько покорила сила чувств, чей отголосок не развеялся с годами, не растворился среди прочих чувств, что он, не задумываясь, перебрался жить и творить в Нан Элмот.
А потом все изменилось. Словно и не было той волшебной и светлой песни, будто привиделась она кузнецу, оказавшемуся в мрачном давящем лесу, которого избегали квенди.
Теперь же, после отказа служить Властелину севера, началась неявная, но борьба. За право жить здесь, оставаясь собой, ибо все чаще назойливый шепоток проникал в сознание Эола, убеждая, уговаривая, обещая разное. Что удивительно, голос был сладок и принадлежал нис, а не нэру.
«Неужели верны слухи, что передали птицы и звери Дориата?» — задумался Эол.
Смех Мелиан все звучал и звучал в его ушах, словно говоря, что его сопротивление бесполезно.
— Ну вот, melmenya, мы и дождались с тобой.
Финдекано, услышав слова любимой, вздрогнул и, отодвинув незаконченное письмо отцу, вскочил из-за стола, обратив на нее немного растерянный взгляд. Армидель улыбнулась ласково и понимающе. Бережно погладив большой живот, она задумчиво посмотрела в окно. Там, на фоне ясного неба, прогорал закат, и на восточном крае уже начинали зажигаться звезды. В кронах деревьев перекликались птицы, а листья нежно шелестели, будто говорили о чем-то.
— Наш ребенок? Он собирается появиться на свет? — зачем-то счел необходимым уточнить Финдекано, хотя и сам прекрасно знал, что именно это и происходит.
— Верно.
Перо, которое он до сих пор держал в руках, выпало из вмиг ослабевших пальцев и спланировало на пол. Подбежав к жене, он обнял ее за плечи и заглянул в глаза:
— Что мне делать?
— Не волноваться, — Армидель вновь улыбнулась и провела тыльной стороной ладони по щеке мужа. — Это радостное событие, но произойдет оно не прямо сейчас. Нужно время. Позови пока нис, с которой договаривались заранее. Она опытная в таких делах.
— Хорошо, — с готовностью пообещал Нолофинвион.