И вслух спросил у ближайшего воина:
— Где моя аммэ?
— Пойдемте, я провожу, — ответил тот так же глухо и опустил голову.
Когда они оба оказались в палатке, Тьелпэринквар не сразу узнал нис, вскочившую ему навстречу.
— Прости меня, аммэ, не уберег, — еле слышно проговорил Тьелпэринквар и опустил тело отца на укрытый лапником пол.
Лехтэ отчаянно вскрикнула, словно роа ее разрывалось на части, и рухнула на колени рядом с мужем.
— Аммэ, я должен найти Майтимо, — все так же безжизненно проговорил Тьелпэ. — Отец хотел.
Тэльмиэль не сразу поняла, что сын обращается именно к ней. Потом она несколько минут пыталась понять, что именно тот ей хочет сказать. Знакомые с детства звуки отчего-то никак не желали складываться в слова. Наконец, усилием воли отринув все лишнее, она осознала смысл сказанного и кивнула:
— Конечно, йондо, иди. Только возвращайся!
— Обязательно, аммэ, — горячо пообещал сын. — Обязательно!
Почти бегом выскочив из палатки, Куруфинвион на ходу крикнул верным: «Охраняйте ее!» и поспешил назад, в Ангамандо.
====== Глава 122 ======
Тяжелый полог палатки качнулся в последний раз и замер, отрезая Лехтэ от остального мира. В уши ударила вязкая, оглушающая, непроницаемая, словно недавний мрак над пиками Ангамандо, тишина. Руки нолдиэ сами собой сжались в кулаки, сминая ветки лапника, и острые иголки впились в пальцы. На ладонях проступила кровь, но эллет не заметила этого. Истошный, напоминающий звериный, вой вырвался из ее груди.
«Все-таки ушел, — мелькнула в голове горькая мысль, — и оставил меня одну. Не вышло с первого раза — получилось во второй. А как же клятва? Та, что мы оба давали. В Амане. Мельдо!!!»
В памяти одна за другой пронеслись картины уже далекой теперь свадьбы и те слова, что были сказаны Атаринкэ:
«Клянусь быть рядом, любить, беречь и защищать до конца Арды и после нее. Пусть Эру будет свидетелем моих слов».
Дедушка Нольвэ улыбался тогда, но в глазах светилась легкая, едва заметная грусть. Словно знал или предвидел что-то.
«Без тебя они оба погибнут, — сказал он Лехтэ незадолго до ее отплытия в Белерианд. — А с тобой есть шанс спастись».
— Что же ты имел в виду? — прошептала она и подняла взгляд, бессмысленно уставившись на блики от светильника. — Что?
Ответа ей, разумеется, никто не дал. Да и некому было. Стоявшие у палатки стражи не решались войти, опасаясь потревожить, и Лехтэ была им за это благодарна. Мгновения текли, слагаясь в минуты. Отдаленные звуки лагеря становились то громче, то глуше. Нолдиэ закрыла глаза, сняла серебряный щит аванирэ и попыталась найти фэа мужа, позвать его, однако у нее ничего не получилось.
«Словно и вовсе нет его больше в этом мире», — мелькнула страшная мысль.
Лехтэ вздрогнула всем телом, затем вскочила и в отчаянии, плохо понимая, что вообще делает, призвала того, кто единственный мог теперь ей помочь. Илуватара. Позвала не голосом, но всей фэа своей, всем существом.
«Эру! — прокричала она, и мироздание вздрогнуло от силы ее крика. — Единый! Прошу. Умоляю. Разве это справедливо — не выполнять клятвы?»
«О чем ты?» — услышала она у себя в сердце размеренный, спокойный голос, и тут же осела на пол платки без сил.
«О первой клятве, данной моим мужем. И мною, — пояснила она. — Скажи, почему вторая клятва о сильмариллах должна исполниться прежде первой?»
«Той, что он дал на вашей свадьбе?»
«Да. Ведь Курво в тот день тоже призывал тебя».
«Верно».
Голос ненадолго замолчал, и Лехтэ, закрыв глаза, почти упала на пол. Душу ее охватило спокойствие и тихое умиротворение. Словно кто-то добрый и ласковый держал в своих ладонях ее существо и баюкал.
«Прямо как в детстве», — подумала нолдиэ и улыбнулась.
Она прислушалась, и ей показалось, что где-то в самой глубине фэа зазвучали стихи. Словно голос Атаринкэ читал ей их, шептал потихоньку на ухо…
Пустота. Тишина. Обреченность?
Но я сам выбрал этот путь.
Темнота. Глубина. Удаленность…
Моей жизни финал — в этом суть.
Память. Счастье. Боль и разлука.
В лютом холоде годы идут.
Сын. Тоска. Одиночество. Скука?
Дни за днями во мраке ползут.
Свет. Тепло. Жена. Возвращенье.
Мирный Химлад прекрасен был.
Клятва. Бой. Вечный Враг. Искаженье.
В летний полдень сам воздух стыл.
Кровь. Борьба. Почти пораженье.
Помню, как я на башне стоял.
Пропасть. Бездна. Огонь и решенье.
Вновь Единый в ночи мне внимал.
Годы счастья. Сладки. Недолги.
Битвы грозной уж пробил час.
Орки. Варги. Змеи и Моргот.
Черный меч мой разил вас на раз!
Темнота. Пустота. Ненастье.
Я готов, я приму судьбу.
Тихий шепот. Тепло. Мое счастье.
Лехтэ, милая, я приду!
Я вернусь, даже если не-можно,
Я приду вновь обнять тебя.
Понимаю, как это сложно…
Эру, клялся тогда я, любя.
Тихий свет. Теплота и нежность.
Легкий вздох. Твои пальцы. Стон.
Ты любовь моя. Счастье и верность.
Вижу мир… и тебя рядом в нем.
Она потянулась всем сердцем, всей душой, пошла на этот зов, роа Лехтэ засветилось ласковым золотым светом… И фэа ее отделилась, шагнув за Грань.
Боль мгновенно исчезла, и фэа устремилась за пределы привычного эрухини мира. Куруфин еще успел отметить, как тяжело склонилась голова сына, как пальцы прикоснулись к некогда его лицу, но при этом ничего не почувствовал.
Пространство вокруг стремительно менялось. Краски исчезали, звуки стихали, а впереди, за серой чертой, терпеливо ждала тьма. Вечная, изначальная. И еще одна фигура, напоминавшая недавно убитого валу.
Моргот сопротивлялся, искажая своей сутью даже то, что, казалось бы, исказить невозможно. Он вливался, втекал в саму границу, всеми силами стараясь избежать того, что ждало за ней.
— Стой! — закричал Куруфин и спустя несколько мгновений оказался рядом.
— Опять ты! — гневно воскликнул вала.
— Ты не избежишь своей участи!
— Как и ты, глупый сын Фэанаро, — усмехнулся Моргот.
— А я и не стремлюсь к этому, — с этими словами Куруфин шагнул вперед, увлекая за собой сопротивлявшегося Врага.
Серая черта охотно пропустила фэа и сущность валы, оставив их вдвоем в абсолютной пустоте.
Искусник не мог сказать, сколько прошло времени по привычному ему счету Арды, потому как там, где он очутился, его как такового просто не существовало. Однако вместо страха или отчаяния им овладело любопытство, желание исследовать, познать то, что теперь его окружало. Моргот был где-то рядом, явно пытаясь выбраться отсюда, но, судя по волнам ярости, что исходили от него, не преуспевал. Фэа Искусника перемещалась в пустоте, всеми силами стараясь понять, как ориентироваться в столь странном месте. А еще где верх и низ, где право и лево, где… Странное кружение подхватило душу и потащило куда-то, потянуло, окончательно запутывая Искусника.
— Лехтэ, — неожиданно подумал он, словно одного имени жены было достаточно для того, чтобы эта круговерть остановилась. Эмоции бурлили в душе, вскипали и остывали, поднимались и вновь успокаивались, но неизменным было одно — его любовь.
— Верно. Лехтэ, — раздался ласковый голос, и теплый золотой свет со всех сторон окутал Куруфина.
— Единый? — догадался он.
— Так меня тоже называют, — ответил голос. — Но ты клялся быть с той, кого только что звал, называя меня иначе.
— Эру Илуватар, прошу простить…
— Это не имеет значения. Важное другое… — свет сделался чуть менее ярким, и Искусник смог разглядеть силуэт, находившийся в этих золотых лучах.
— Лехтэ! — узнал он и рванулся к супруге, но налетел на невидимую стену.
— Только если ты решишь, что та клятва важнее, — строго произнес Создатель.
— То есть?
— Ты несколько раз взывал ко мне. И был услышан. Теперь решай…
— Да, я желаю быть с любимой до конца Арды и даже после!
— Хорошо. Да будет так! — произнес Единый.
«Он же не имел в виду, что она теперь окажется здесь?! Нет, я же сказал однозначно. Лехтэ, прости, Лехтэ…»