Дева обняла его в ответ за талию и положила голову на плечо. Братья терпеливо ждали, и наконец Охотник заговорил, все так же задумчиво и неспешно:
— Не знаю, как объяснить, что чувствую. Я словно долго спал и теперь проснулся — все чувства необычайно остры. Впрочем, Курво, ты, полагаю, меня понимаешь. Я ведь в самом деле успел увидеть порог Чертогов Намо.
Сидевший напротив Искусник нахмурился и с силой стиснул руки, так что побелели костяшки пальцев. Тьелкормо продолжал:
— Когда я пришел в лагерь, то чувствовал себя очень плохо. Накатывала слабость, голова немного кружилась. Я думал, это последствия боя и боли от вашей с Морьо смерти. А оказалось, это из-за раны. Я ведь даже не заметил, когда получил ее.
Тут Турко ненадолго прервался и чуть приподнял рубаху, чтобы вновь взглянуть на повязки с левой стороны туловища, словно они могли рассказать ему, как именно крохотное пятно оранжевого света смогло так серьезно повредить эльда.
— Потом, — он коротко вздохнул и оправил одежду, — когда моя Тинтинэ позвала целителей, меня разом накрыла слабость. Я такого прежде никогда не чувствовал. Помню, как небо над головой закружилось, а голос целителя стал глухим и очень далеким. Помню испуганное лицо Тинтинэ. Помню, как попытался вскочить, когда мне сказали что ты, — Тьелкормо кивнул в сторону младшего брата, — жив. А потом свет померк, и я оказался будто в плотном сером тумане. И далеко впереди отчетливо проступили очертания Мандоса.
Он снова вздохнул и крепко обнял любимую.
— Морьо я там не видел, — вновь заговорил он. — Да это уже и неважно. В любом случае, однажды мы еще непременно встретимся с ним. Может быть, даже скоро — вряд ли он захочет слишком долго сидеть в гостях у Намо. А я… Когда я вернулся, то первое, что увидел, тоже была Тинтинэ. Я уцепился за ее взгляд, словно за якорь, и именно он не позволил мне вновь провалиться туда, в безвременье. А после целители закончили лечение, и я в самом деле был спасен. Не знаю, что я делал бы без своей любимой.
Майтимо перевел взгляд на деву и с благодарностью улыбнулся. Та кивнула в ответ и спросила, поглядев на Келегорма:
— Может быть, я пока пойду, проведаю Глорфинделя?
Тьелкормо нахмурился:
— Погоди. Тебя к нему сейчас все равно вряд ли пустят, а я хотел сказать… Может, мы отпразднуем нашу помолвку прямо тут, на поле битвы? Пока все родичи в сборе. А то поди собери вас всех снова. Да и я…
Он сцепил пальцы и перевел взгляд с Майтимо на Куруфинвэ и обратно.
— Что ты? — уточнил Старший.
— Не хочу больше откладывать. Теперь, когда Тинтинэ мне ответила «да», ждать нет никаких сил. Я ведь все же Тьелкормо. Да и жизнь моя теперь принадлежит Тинтинэ. Без нее меня бы уже не было.
— Понимаю, — кивнул Майтимо. — А ты что скажешь?
Он поглядел на будущую родственницу. Та задумчиво покусала губу и наконец ответила:
— Мне все равно, где заключить помолвку — здесь или в садах Химлада. Если вы хотите теперь, то я не буду возражать. Ведь главное не место, а те слова, что будут сказаны. И любовь.
Она подняла взгляд на Тьелкормо, и тот несколько долгих мгновений смотрел ей в глаза.
— Мелиссэ, — прошептал он, — теперь, когда с Клятвой покончено, что еще у меня осталось? Я люблю тебя и хочу, чтобы наши судьбы стали в конце концов одним.
— Я тоже этого хочу, — горячо прошептала дева.
— Тогда не будем откладывать и проведем церемонию прямо сейчас. Ибо утро теперь явление зыбкое и ненадежное.
Майтимо встал, уже намереваясь пойти и заняться приготовлениями, когда Курво вдруг спросил:
— Ты собираешься обручиться прямо так, без колец?
— Проклятье, — выругался Турко. — Совсем забыл про них. И ты, конечно же, не взял из Химлада инструмент.
— Не предполагал, что он мне здесь пригодится, — ухмыльнулся младший брат.
— Что же делать? — Тьелкормо нетерпеливым жестом запустил пальцы в волосы и с силой дернул прядь.
Майтимо бегло оглядел себя и снял с собственного пояса пару серебряных колец разного размера, к которым обычно крепил необходимые в походе мелочи:
— Эти годятся? Пока обручитесь тем, что есть, а после, дома, доведете их до ума.
Огорченное лицо Тинтинэ просветлело, а Турко схватил предложенные звенья и воскликнул:
— Они подходят идеально. Благодарю!
Весть о помолвке Тьелкормо Фэанариона облетела лагерь нолдор в мгновенье ока. Все, кто был в состоянии и не находился в дозоре, наскоро привели себя в порядок и направились к одному из шатров целителей. Искусные в музыке верные отыскали маленькую ручную арфу и две флейты. Из остатков вечерней трапезы было собрано импровизированное угощение. Но самое причудливое зрелище на этом торжестве представляли сами виновники торжества. На женихе был надет доспех, на поясе крепился меч, а невеста была одета в простую дорожную тунику. Правда, Лехтэ успела заново заплести ей волосы. Однако ни лент, ни каких-либо украшений отыскать так и не удалось.
И все же сияние глаз влюбленных затмевало блеск любых драгоценных камней. Тьелкормо и Тинтинэ встали рядом, глядя друг на друга, и те родичи, кто был жив, кто не был занят погоней или борьбой со смертью, собрались вокруг. Заиграла музыка, и Келегорм, оглянувшись на Старшего, дождался его кивка и заговорил.
— Ни твоего, ни моего отца здесь нет, чтобы заключить союз между нашими семьями по всем правилам, но лично для меня это мало что меняет. Я люблю тебя, Тинтинэ, дочь Наллиона, и хочу связать с тобой навсегда свою судьбу. И я рад, что могу теперь открыто и при всех заявить об этом. Согласна ли ты?
В глазах Тинтинэ блеснули слезы радости, когда она ответила:
— Да, согласна! Я тоже рада, что судьбы наши скоро станут едины.
— Тогда, — выступил вперед Майтимо, — я, как старший в роду, даю согласие от имени нашей семьи на этот брак. Пусть ровно через год состоится свадьба.
Он накрыл руки жениха и невесты своей ладонью, и Тьелкормо, с жаром поцеловав любимую, надел ей на палец тонкое серебряное кольцо. Следом такое же засверкало на его собственном пальце, и верные, воины и целители, принялись их поздравлять.
Музыка заиграла громче, еще ярче засиял в небесах Итиль. Турко вздохнул, собираясь с силами, и, прикрыв глаза, запел.
Песня о жажде жизни, о возвращении и любви поплыла над безжизненными просторами Ард Гален, изрытыми тысячами ног и перепаханными боевыми механизмами. И ветер закружил, понес вперед, к далекому горизонту, мотив.
Тинтинэ вложила в протянутую руку Тьелкормо пальцы, и голос ее, такой нежный и одновременно сильный, соединился с голосом жениха, вплетя в мотив новые нотки.
Земля вздохнула и прислушалась, оживая. И многие из тех, кто до сих пор еще с помощью целителей боролся со смертью, теперь возвратился к жизни, отринув окончательно Чертоги Мандоса. Вернулся Глорфиндель, распахнув в стоящей неподалеку палатке глаза, и крохотные золотые и белоснежные цветы устремились ввысь, к небу, оживив простор.
Песнь все плыла и плыла вперед, несомая ласковым южным ветром. Квенди и атани слушали ее, распахнув сердца, и слова ее звучали в их ушах даже тогда, когда целители увели порядком ослабевшего жениха в палатку. Тинтинэ ушла вместе с ним, а нолдор и атани, собравшиеся на торжество, разделили трапезу и разошлись по своим боевым постам.
Итиль плыл, все больше клонясь к горизонту, и звезды сияли на небе по-прежнему пронзительно-ярко. А песня долго еще звучала над Ард Гален, вдыхая жизнь в исстрадавшуюся землю.
Грязная когтистая лапа вновь больно сжала шею Ломиона, заставив того уткнуться лицом в вонючую варжью шерсть.
— Не трепыхайся, гаденыш, — прошипел орк, заметив очередные попытки юного эльфа освободиться.
Уже третьи сутки продолжался показавшийся Мелиону постыдным плен. Надежда на скорое спасение таяла с каждым часом, уступая место холоду и страху. Нестерпимо хотелось пить, однако та жидкость, которую орк попытался однажды влить ему в рот, одним своим запахом вызывала тошноту и стойкое отвращение. А еще он очень боялся. Нет, не за свою жизнь. Ломион знал, что его аванирэ еще недостаточно прочно, а, значит, Враг сможет многое узнать про Дориат и Химлад, где он когда-то родился. Усиленный жаждой, страх сковывал тело, погружая юного эльфа в вязкое забытье.