Лаурелин и Тельперион были черны и мертвы. Валиэ нежно прикоснулась к их так и не опавшей за все эти годы коре. Древа молчали. Кементари начала песнь, очищающую и пробуждающую все живое. Она пела, не смолкая ни на миг, и вдруг она услышала слабый ответ. Еле слышный, робкий, но он пришел, пробившись сквозь яд тьмы.
— Вы живы! Вы ждете моей помощи! И я сделаю все, что в моих силах! Обещаю вам, — воскликнула Йаванна.
— Не спеши, — строго произнесла подошедшая Эстэ. — Света одного Камня будет мало, их плоть изъедена ядом.
— Я восстановлю ее!
— Ты не сможешь вечно обнимать их и делиться силами, моя дорогая, — ответила Целительница.
— Я готова! — воскликнула Кементари.
— А остальные твои творения как же? Забудешь?
— Нет, но…
— Послушай, я сама очень хочу увидеть их свет вновь. И я знаю, что стоит сделать. Вот только нам придется уговорить…
Эстэ перешла на мыслеречь, не желая, чтобы кто-либо их услышал.
Сквозь распахнутое окно библиотеки падал яркий золотой свет, отражаясь от высоких, до самого потолка, стеллажей и освещая задумчивые, немного напряженные фигуры двух эллет.
Ненуэль сидела в кресле подальше от входа, и на ее коленях лежала вышивка. Нис то и дело брала работу в руки, однако почти сразу вновь бросала и устремляла взор далеко к горизонту. Туда, где в небесах парили ласточки. Она словно прислушивалась к чему-то, ждала с надеждой и тревогой.
У окна, за тяжелым дубовым столом, устроилась Индилимирэ. Она удобно расположилась, встав коленями на стул, и рассматривала лежавшие перед ней кусочки цветного стекла разной формы. Эльфиечка то и дело пробовала передвигать их, явно намереваясь сложить какую-то фигуру, но у малышки ничего не получалось, и она сердилась, порой хмуря брови и дергая прядь волос. Теплый ветер доносил иногда голоса дозорных, и юная нолдиэ прислушивалась к ним. Время будто застыло, словно размазанное по хлебу масло, и лишь блик Анара на полу постепенно менял свое положение.
Наконец, когда день уже перевалил за середину, Ненуэль с Индилимирэ вздрогнули и, подняв одновременно головы, посмотрели друг на друга.
— Он едет! — порывисто воскликнула мать, и дочь, закричав от восторга, спрыгнула на пол.
— Ура! Значит, мне не показалось! Бежим скорее!
Однако Ненуэль и не надо было упрашивать. Взяв дочку за руку, она распахнула дверь и устремилась вниз по крутой винтовой лестнице. Обе нолдиэ бегом пересекли холл и оказались во дворе, где уже царила радостная суета. Верные распахивали тяжелые ворота, чтобы впустить возвращавшихся лордов.
— Папочка! — закричала Индилимирэ и бросилась на шею к поспешно спрыгнувшему с коня эльфу.
Тьелпэринквар подхватил дочку на руки и, поцеловав, прижал к себе подошедшую жену.
— Здравствуй, мелиссэ, — улыбнулся он и с видимым удовольствием коснулся губами ее губ.
— С возвращением, любимый, — ответила она и, обняв мужа за шею, долго вглядывалась в его черты. Ее собственное лицо, озаренное идущим из глубины фэа счастьем, лучилось ярче Анара. Наконец, нолдиэ заметила:
— Ты действительно изменился, мельдо. Я даже не скажу сразу, в чем дело. Может быть, это новый груз забот?
— Не исключено, — согласился Куруфинвион. — Но я сам до сих пор не могу поверить в произошедшее.
— Не сомневаюсь. Однако в мастерской ты теперь не сможешь проводить так же много времени, как и прежде.
— В этом я почти уверен, — с легкой грустью ответил муж.
В воротах показались Куруфин и Лехтэ, и Индилимирэ, оставив родителей, побежала к ним. Двор постепенно заполнялся воинами, лошади фыркали, предвкушая отдых. А Тьелпэ и Ненуэль все так же стояли посреди общего гама и суеты, обнявшись и глядя друг другу в глаза.
— Мне было неспокойно все эти дни, — наконец призналась дочь Глорфинделя. — Но я почему-то всегда была уверена, что все закончится хорошо. И Индилимирэ тоже была в этом убеждена.
— Я правда в какой-то момент был близок к гибели, — признался ее супруг, — но благодаря помощи Туора и верных сумел ее избежать.
— В добрый час Единый послал нам однажды навстречу этого юношу.
— Согласен с тобой.
Тьелпэринквар наклонился и снова с удовольствием поцеловал жену. Подошли конюхи и увели лошадей лордов в денники.
— Ну что, — поинтересовался Курво у сына, — теперь отдыхать?
Однако Тьелпэ в ответ уверенно покачал головой:
— Чуть позже. Пока немного поброжу по саду. Не хочу в дом.
— Хорошо, — кивнул Искусник. — А мы с Лехтэ к себе, в покои. Встретимся за ужином?
Последние слова были обращены уже к Майтимо. Тот подтвердил, что намеченный пир начнется, когда Анар коснется верхушек деревьев, и Тьелпэ, пообещав, в свою очередь, непременно быть, обнял жену, взял дочку за руку и пошел по дорожке вглубь сада.
Ненуэль долго вглядывалась в его лицо и наконец заметила:
— Ты как будто где-то не здесь.
— Верно, — признался Тьелпэринквар. — Я все пытаюсь понять, какой теперь будет наша жизнь.
— Ты о мире без Врага? — догадалась жена.
Муж кивнул:
— Верно. Ведь даже те, кто видел воды Куивиэнен, не могли сказать, как он выглядит.
— Понимаю. Но, Тьелпэ, счастье — это не так уж сложно. Жить, любить, растить детей, строить и созидать.
Куруфинвион вздохнул и едва заметно нахмурился:
— Это-то меня и тревожит.
— Есть что-то еще, чему ты не можешь подобрать названия? — поняла Ненуэль.
— Да. И я никак не могу уловить это нечто.
Они подошли к строгой беседке, сложенной из гранитов разных цветов, но Тьелпэ не стал заходить внутрь, а опустился около нее на траву, устремив глаза к небу. Ненуэль и Индилимирэ устроились рядом, с двух сторон, и он обнял своих нисси, прижав к груди. Он слушал счастье, теснившее грудь, и ощущал биение сердца. Пронзительно-синий полог неба над головой дышал покоем, и все же Куруфинвион слышал в голосе мироздания незнакомые ноты. Он глубоко вздохнул, распахнул фэа, как при осанвэ, и тихонько позвал.
И мир ответил. Он пел, шептал ему, и глаза нолдорана, по-прежнему устремленные в небеса, все более расширялись. Наконец Тьелпэринквар вздрогнул и резко сел.
— Что случилось? — встревожилась Ненуэль.
— Подожди, — ответил он, — сейчас расскажу. Только позову Аман.
— Как?.. — начала Индилимирэ, но, поняв, что отец ее не слышит, замолчала и стала ждать.
Ласточки над головами тревожно кричали, обе нолдиэ хмурились, глядя отцу и мужу в лицо. Наконец, спустя несколько минут, а, может быть, вечность, он распахнул глаза и заговорил:
— Я понял, что в голосе мироздания меня тревожило с тех самых пор, как Финдекано возложил мне на голову вместе с короной и новый груз забот о благе народа нолдор. А, может, это связано с тем, что главная битва этого мира наконец закончена, и никто более не искажает голос земли. Не знаю. Но я сейчас чувствую совершенно определенно и готов, если понадобится, ответить перед кем угодно за свои слова. Пути народа квенди и Арды, их энергии все больше и больше расходятся.
— Что?! — одновременно вскрикнули эллет.
— Да, — подтвердил Куруфинвион. — Мир готов отторгнуть народ Перворожденных. Аман тоже скоро будет отрезан от нас — наши с ним энергии окончательно разойдутся. Но он еще готов выпустить тех, кто пока живет там. Им тоже нужно уходить.
— Всем? — уточнила Ненуэль.
— Да. А если кто-то останется, то скоро истает и превратится в бесплотные тени. Но не только они и не только из Амана. Белерианд и всю обитаемую Арду эльфы тоже должны покинуть, если хотят жить.
— Куда же мы отправимся, папочка? — взволнованно спросила Индилимирэ, глядя отцу в глаза.
— Пока не знаю точно, — признался тот. — Но есть идея. Случайно или нарочно, но сам Эру в разговоре с Туором и отцом дал подсказку.
— В таком случае, — вставила Ненуэль, — вряд ли это было простой оговоркой. Должно быть, он хотел помочь.
Тьелпэринквар вскочил и, проведя ладонями по лицу, прошелся по полянке перед беседкой:
— Мне многое еще предстоит рассчитать. Но сперва я должен поговорить с отцом.