— Вам не следует покидать город. Возрожденные придут сами, если того пожелают, — неизменно отвечали они всем желавшим встретить своих родичей. Те же, кто не хотел подчиняться, просто не могли выйти за пределы Тириона — невидимая граница хранила рубежи города.
— Но почему? — воскликнула Нерданэль.
— Им нужно время — привыкнуть, вспомнить и принять решение, — прозвучало в ответ.
Мир слегка покачнулся, и Макалаурэ, взмахнув руками, ухватился за стену Чертогов. Анар ярко сиял прямо над головой, и менестрель, глубоко вздохнув, обратил лицо к небу. Он сам до сих пор с трудом верил, что снова жив и может идти, куда ему заблагорассудится. И даже в Белерианд.
Перед внутренним взором нолдо возникло лицо жены, ее ласковая, пленящая улыбка, и сердце забилось чаще.
«Как ты там, родная?» — подумал он.
Следовало добраться до палантира и попытаться поговорить с мелиссэ. А еще повидать перед отплытием мать. Поговорить. Убедить. Впрочем, она наверняка дождется отца, даже если и решит покинуть Аман.
Хлопот было слишком много, поэтому Макалаурэ глубоко вздохнул и решительно направился через поля на юго-восток, в сторону Тириона.
Припекало, поэтому Маглор быстро снял расшитую праздничную котту, в которой его выпустил из Чертогов Намо, а точнее его супруга, и перекинул ее через плечо. Высокие травы ласкали ноги, и менестрель откровенно наслаждался таким знакомым и таким приятным ощущением. Ощущением жизни.
Фэа была чиста и легка, будто в час рождения, мысли парили, казалось, сами по себе, и только имя Алкариэль гулким колоколом отдавалось в груди. Хотелось бежать, чтобы поскорее добраться до корабля, который сможет доставить его к ней.
«Как ты там?» — раз за разом возвращалась одна и та же мысль. То, что хранила его память, не утешало — ей явно было тяжело без него. Петь, как ни странно, пока не хотелось, и все же при мысли о жене где-то внутри, в сердце, начинала тихонько звучать нежная мелодия.
Роа нолдо с непривычки быстро устало, и он лег в траву, принявшись смотреть на проплывавшие над головой облака. Мысли, чувства постепенно обретали целостность. Перед внутренним взором вставали минувшие битвы, наполненные трудами и хлопотами мирные дни. И следом за воспоминаниями постепенно возвращались эмоции, чувства. Все то, что было неотъемлемой частью его самого. Они приходили и, отворив неслышно дверцу, поселялись в душе. Там, где и существовали всегда.
Захотелось есть, и Кано, встав, продолжил путь. Когда же Анар склонился почти к самому восточному горизонту, практически полностью скрывшись за пиками Пелори, на пути менестрелю попалась яблоня. Плоды росли высоко. Нолдо остановился и, чуть прикрыв глаза, позвал дерево. Так, как делал это много раз в детстве. Он попросил угостить его, и яблоня опустила ветку с самым крупным и румяным плодом.
— Благодарю! — ответил Кано и, подкрепившись, вновь продолжил путь.
Дни сменялись днями. Анар вставал и вновь садился, уступая место Исилю. Макалаурэ шел, и мысли его, чувства и желания постепенно обретали целостность, становясь единым существом. Тем, кем он был всегда. В Тирион должен был войти не только что возрожденный эльда с душой, подобной фэа новорожденного, но Канафинвэ Макалаурэ Фэанарион, лорд Маглоровых Врат, не единожды водивший своих верных в бой.
В тот вечер сумрак сгустился особенно быстро. Звезды украсили небосклон, сверкая и перемигиваясь. Маглор привычно шел, впитывая в себя мелодию Амана. Вдруг тонкая высокая нота выбилась из общей гармонии. Еще одна. И еще. Они складывались в дивный мотив, знакомый и родной, а серебристое сияние тем временем заливало светом спавший Валинор.
— Это невозможно, — прошептал Макалаурэ, остановившись. Он прислушивался, внимая дивной, чистой и знакомой с самого рождения мелодии, растворялся в ней и наконец запел. Его фэа, озаренная предначальным светом, словно волшебная птица, била крыльями, готовясь взлететь. Каждый кусочек мироздания был сейчас дорог Макалаурэ, и он полностью отдался песне, что шла из глубин его души. И все же чего-то его мелодии пока не хватало. Ноты ложились верно, голос не срывался, но словно был скован, зажат и не мог раскрыться, не услышав рядом еще один мотив. Родную и любимую мелодию, что всегда звучала в фэа Алкариэль. Макалаурэ замолчал и, вдохнув, подставил лицо серебристым лучам, впитывая в себя благость родного края.
Тельперион разгорался все ярче, и менестрель, чуть нахмурившись, продолжил свой путь. Он остановился лишь у стен Тириона, в самом начале улицы, взбегавшей ввысь, на холм.
«Да, — подумал он, — все верно. — Сначала повидать мать, а после отправляться искать корабль. Я должен попасть в Белерианд как можно скорее».
— Куда теперь пойдем? — спросила Эленвэ, с надеждой глядя на супруга.
По жемчужно-алмазным мостовым Альквалондэ сновали телери. Они носили доски и паруса, что-то пилили, строгали и резали. Было видно, что идет масштабная подготовка к чему-то, однако ни сам Турукано, ни его жена не могли никак догадаться, в чем дело.
— Видимо, стоит навестить дядю Арафинвэ, — решил в конце концов Нолофинвион. — Он должен знать, что произошло. И, может быть, подскажет, что с нами случилось на Тол Эрессэа. До скорой встречи, капитан!
Последние слова были обращены к стоявшему неподалеку Нгилиону. Попрощавшись ненадолго с телери и фалатрим, нолдор покинули Лебединую гавань и направились в сторону ущелья Калакирья. Они шли между скал, взявшись за руки, как делали это много раз в прежнюю эпоху, и можно было подумать, что не было столь невыносимо долгих столетий разлуки.
— Сама не знаю, как я пережила эти годы сна на острове, — заметила тихо Эленвэ. — Я чувствовала непомерную тоску и тяжесть. Словно груда камней придавила фэа и не давала ей жить и летать. Я даже во сне думала о тебе и звала.
— Я чувствовал это, — чуть нахмурившись, кивнул Тургон. — Теперь понимаю, что слышал именно твой зов.
Тирион приближался, и супруги, видя знакомые и такие родные башни, ускорили шаг. На холм они уже почти взбежали. Впрочем, на улицах города нолдор тоже царило необычайное оживление.
— И даже не скажешь, что жителей здесь осталось мало, — заметил Турукано и, оглядевшись по сторонам, свернул на знакомую, поросшую липами улочку, что вела ко дворцу.
Он вглядывался в лица встречавшихся по пути нолдор, надеясь увидеть знакомое, и действительно, спустя совсем немного времени, когда они свернули на окруженный яблоневыми садами дорогу, ему вдруг показалось…
— Что с тобой, мельдо? — встревожилась Эленвэ, заметив, что супруг переменился в лице.
Тот тряхнул в ответ головой, будто отгонял наваждение, и провел ладонью по щеке.
— Почудилось, должно быть, — проговорил он вслух задумчиво. — Тот нолдо, которого я видел только что, должен быть в Мандосе. Он погиб давно, еще в Ондолиндэ.
Эленвэ кивнула понимающе и сильнее сжала руку Турукано.
Скоро впереди показалась дворцовая площадь. Стражи, увидев одного из принцев, почтительно склонили головы, как всегда делали прежде. Тургон вгляделся в лица верных и узнал тех, кого часто замечал в дозоре в детстве.
— Дядя у себя? — спросил, как ни в чем не бывало, Нолофинвион. Словно уходил ненадолго, на пару часов, а теперь вернулся.
— Да, в кабинете, — подержав тон, ответил нолдо. Однако после все-таки не выдержал и добавил: — С возвращением!
— Благодарю! — улыбнулся Тургон. — Я тоже рад видеть вас.
И вместе с женой он свернул на ведущую к правому крылу дворца аллею. Где устроил себе кабинет дядя, он знать не мог, поэтому направился туда, где прежде занимался делами Финвэ. И оказался прав. Верные, стоявшие у дверей короля нолдор Амана, распахнули двери, и Арафинвэ поднял от бумаг голову. Заметив племянника, он вздрогнул и порывисто вскочил на ноги.
В распахнутое окно залетал шелест листвы и аромат цветов. Теплый ласковый ветер шевелил занавеси.
— Я чувствовал, что кто-то из вас непременно скоро появится, — признался младший Финвион после взаимных объятий. — Рад видеть тебя, Эленвэ. И счастлив, что твои поиски увенчались успехом. Садитесь, сейчас я налью вам чего-нибудь, и мы поговорим.