***
Шум нарастал. Становился не просто роем гудящих голосов, а толпой отчаянно споривших нолдор. Нолофинвэ вышел из шатра, оставив спящего Аракано на целителей:
— Что происходит?
К порядку призвать удалось почти сразу, но нелегко — собравшиеся в любой момент были готовы продолжить прерванную дискуссию.
Как оказалось, они узнал новости от Артафиндэ, вернувшегося вместе с верными чуть позже Искусника и Финдекано. Первым делом он поделился услышанным с братьями и сестрой. На возмущенно-яростные голоса Ангарато и Айканаро прибежали остальные. Рассказ повторили, и нолдор тут же разделились на поверивших старшему арафинвиону и сторонников идеи, что его обманули. Сам же Финдарато попросил его не беспокоить и, оставшись один, принялся вспоминать, что именно он увидел, находясь на берегах Арамана, и что успел подумать, прежде чем горькая мысль о предательстве вытеснила все остальные.
***
Финдекано мерил шагами опушку леса, куда направился, как только простился с фэанарионом. Беспокойство за брата сменилось другой не дающей покоя мыслью. Он был уверен, что Майтимо жив. Горькие, но разумные слова Макалаурэ убедили его лишь в одном — поддержки ни от кого не будет. Ни отец, ни братья, ни кузены не поддержат его, да и вообще вряд ли поймут. Значит, придется отправляться одному. От этой мысли стало немного жутко — идти в Ангамандо, не с армией, не с отрядом… но тайно, значит, и не должны заметить.
О том, что его могут схватить, нолофинвион старался не думать, предпочитая представлять, как обрадуется спасенный друг и уж точно расскажет ему всю правду о произошедшем по эту сторону моря. А если все услышанное им сегодня окажется правдой, то это поможет вновь сблизиться Домам нолдор. Решено — он уйдет один, тайно. Только заглянет к младшему брату на прощание и оставит отцу записку.
Меч, нож, лук, стрелы, фляга с водой, немного еды, арфа…
Финдекано с удивлением посмотрел на взятый с собой инструмент. Зачем его руки сами потянулись к нему? Кому он собрался играть?
Зато, если ее нести открыто — проще будет выйти из лагеря, меньше вопросов зададут, куда собрался в полном снаряжении.
Времени на долгие объяснения в записке не было, так что Нолофинвэ остались ожидать лишь пара строк.
«Ушел за Майтимо. Вернусь, как только представится возможность. Поверь, это важно для всех нас.
Финдекано»
Прикрыв небольшой дорожный мешок и лук плащом, нолофинвион вышел из шатра, который делил с отцом.
Ненадолго остановившись у палатки Аракано, он прислушался к голосам целителей, доносящимся из нее и, убедившись, что брату стало лучше, направился к выходу из лагеря, открыто неся арфу. Дозорные, конечно, поинтересовались, зачем ему нужно в лес одному и ночью, но, увидев инструмент и получив заверения, что ненадолго, пропустили.
***
Куруфинвэ вернулся к своим поздно. Или рано. До восхода Анара оставалось несколько часов. Искусник сразу направился к сыну — убедиться, что тот в порядке.
Тьелпэ спал, безмятежно и крепко, улыбаясь и ровно дыша. Захотелось как в детстве взять его на руки, покачать, спеть колыбельную. Поправив одеяло, Куруфинвэ чуть слышным шепотом начал, казалось, почти забытый мотив. Когда-то так Лехтэ укладывала их непоседу спать. Тьелпэ шевельнулся и, не открывая глаз, взял отца за руку.
— Не уходи.
— Хорошо. Я рядом. Спи, — ласково проговорил Искусник и завершил песню.
Сын так и не отпустил его пальцы, вынудив лечь рядом.
— Отдыхай. Я с тобой, йондо, — почти беззвучно произнесли губы.
Слушая мерное дыхание Тьелпэ, Куруфинвэ прикрыл глаза, засыпая. Мир для него тут же наполнился золотистым светом Лаурелина, журчанием фонтана и веселым голосом жены. Она смеялась, танцевала, убегала прочь, но неизменно возвращалась. К нему. В его распахнутые объятья. Они целовались, кружились вдвоем, пока любимая вдруг не исчезла. Он искал ее, ждал и звал, отчаянно и искренне, умолял вернуться. И ответ пришел, долетел из другого мира. Всего три слова. «Мельдо, я иду», — словно бы осанвэ услышал он. А в следующий миг его разбудил сын.
— Атто, ты в порядке?
Еще не до конца понимая, где он, Искусник кивнул и успокоил Тьелпэ:
— Все хорошо. Так, приснилось, — немного хрипловато со сна ответил он. — Еще рано. Отдыхай.
А вскоре и сам провалился в сон, на этот раз без воспоминаний и видений.
***
Мысли неслись в голове Нолофинвэ одна быстрее другой: Фэанаро мертв, какие-то огненные твари сожгли корабли, Нельяфинвэ то ли в плену, то ли со своим отцом и дедом в Чертогах, споры не утихают, ночь.
В очередной раз призвав к порядку и наконец просто приказав всем разойтись, он направился к себе в шатер, надеясь поговорить с сыном и узнать, что тот думает, кому верит.
Его фэа была в смятении, но в то же время уже знала правду — горькую и тяжелую. Нет иного у него врага, кроме Моринготто, убийцы отца. И брата. И еще многих оставшихся во льдах или же на дне моря, среди обломков кораблей.
В шатре Финдекано не оказалось, хотя двое верных уверяли, что он направлялся именно туда. Искать сына по всему лагерю было несколько бессмысленно, и Нолофинвэ тяжело опустился на тюки, заменявшие ему ложе, и уронил голову на руки, закрыв ладонями лицо. Думалось о разном: как теперь воспринимать все произошедшее по-новому, как избежать вражды между Домами, как заставить себя подчиниться Макалаурэ, хотя тот и показал себя достойным королем, удержав братьев от убийственного похода на Ангамандо. Чего ему стоило такое решение, он предпочитал не думать.
Время шло, а Финдекано все не было. Наконец подняв голову и откинув волосы, Нолофинвэ обвел взглядом шатер. Светлое пятно в изголовье своего ложа привлекло внимание, а в следующий миг он уже стоял у светильника, пытаясь убедить себя, что эти строки, написанные сыном, ему только кажутся.
Ярость и отчаянье, боль и гнев — как мог и как теперь?! Поддавшись эмоциям, Нолофинвэ схватил лишь меч и бросился прочь из лагеря, желая догнать и вернуть.
Турукано, бывший в ту ночь в дозоре крепко держал его и не желал подчиняться ему ни как отцу, ни как арану.
— Как ты? — спросил лорд Нольвэ внучку.
Та печально вздохнула:
— Не знаю. Я в смятении. С тех пор как взошли Светила, мне нет покоя… Словно тянет, манит куда-то.
Они стояли в саду дома ее отца Ильмона под цветущими вишнями, что раскинулись над головами роскошным бело-розовым пологом, и сквозь лепестки просвечивало небо — голубое, такое яркое-яркое, какого не видел никто из эльдар от начала мира. И к которому никто из них, несмотря на прошедшее время, еще не успел привыкнуть.
— Присядем? — пригласил дедушка.
Тэльмиэль послушно кивнула и, зачем-то расправив складки платья, села на деревянную резную скамью рядом с отцом своей матери.
Тот вздохнул, нахмурил брови сосредоточенно и посмотрел в небо. Лехтэ ждала. На лице ваниа, видевшего Воды Пробуждения, застыла задумчивая печаль вперемешку со светлым ожиданием, предвкушением… Чего? Это она не могла угадать. Да и кто бы проникнуть вглубь фэа Нольвэ, если он не захочет туда пустить? Впрочем, она и не торопилась — сам расскажет все, что посчитает нужным. Ведь для того и позвал.
— Расскажи, что гнетет тебя, — предложил дедушка, и внучка, склонив голову и собравшись с мыслями, повела рассказ.
О том, как супруг ее Атаринкэ пришел, чтоб пригласить последовать за ней, а она отказалась. Впрочем, об этом тот и сам хорошо знал, но разве не следует начинать историю с начала, от истоков? Поведала и о том, как еще раньше, вскоре после прибытия в Тирион, к ней подошел майя из свиты Намо и сказал, что идти ей в Белерианд по призыву Фэанаро не следует, ибо это приведет к гибели ее любимого мужа и сына Тьелпэ.
Нольвэ хмурился, а нолдиэ говорила ему о метаниях, о том, сколько слез пролила, проводив того, с кем расстаться казалось ей хуже смерти. Как провела все эти годы от Исхода до рождения Светил будто во сне. Что делала, о чем говорила? Сама не могла рассказать толком. Только помнились тьма и холод, голод и страх, гибель многих эльдар и постоянное ожидание нападения Моринготто. Но теперь, когда свет Анара разогнал мрак и согрел всех, поневоле стали закрадываться мысли. Что, если все не так, как могло показаться на первый взгляд? Почему она тогда так безоговорочно поверила? Почему не рассказала мужу обо всем? Теперь сама удивлялась. Но не поздно ли терзаться сомнениями? И как быть, если сердце рвется туда, за пролив, к землям, где теперь обитает ее супруг? Он жив, она чувствует это, хотя до сих пор еще ни разу не говорила по палантиру. Как ей быть и что делать?