Он находит его первым. На полу. Грязный матрас. Гордость миллионера Сергачёва. Вот она, надежда и опора. Лежит под дозой. Или?..
Игорь подходит ближе, наклоняется, пытаясь найти пульс. И резко отступает, совсем по-другому глядя на человека, лежащего перед ним. На тело.
Крики Леры доносятся, как сквозь вату. Этого не может быть. Это… Это же… Как?.. Хочется обхватить голову руками, чтобы остановить. Остановить вращение этой планеты. Можно, он уже сойдёт отсюда тихонечко?
Вика заходит, становится рядом. Молчит. Спасибо за это, Вик. За это молчание красноречивое. Вот только не легче от этого. Вообще не легче. Он же… Он же мой лучший друг. Со школы, Вик. Можешь себе представить? Вместе по девчонкам бегали. Вместе первый косяк за школой выкурили. Вместе. Вместе. Вместе. Бля-я.
Вот такие у меня друзья. Друг. Один. Был. И тот закончился.
Где предел? Когда наступит конец? Игорь выходит на улицу, но там не лучше. Мутно. Муторно. Душно. Надо поговорить с Лерой. Какие-то слова. Правильные. Сухие. Не похожие на то, что сейчас внутри творится.
— Тебе всё равно, Игорь. — Лера шипит. Кобра. Хочется усмехнуться. Не получается. — Ты мент. Ты стал таким, как они — ментом. Тебе всё равно.
Всё равно. Да. Так легче, наверное. Думать, что всё равно. Отстраниться. Отодвинуться. Не думать. Лучший друг сдох от передоза. Не думай об этом, Соколовский. Просто не думай. Видишь, как просто.
— Ты популярен, Соколовский. За тобой толпами народ ходит. — Данин недолвольный голос выдёргивает из тьмы, в которую он погружается. Какие топы? Кто ходит? Слежка не одна? Одни за другими? Интересно. Действительно интересно. И яд в бутылке интересный. Подтверждается. Связывается цепочка-то. Или нет? Что здесь не так?
Ищи, кому выгодно. Сколько раз он уже себе это повторял? Папа, в чём твоя выгода?
Поездка на дачу ничего не даёт. Кроме новых вопросов. Кто ещё ищет информацию? Зачем это папе? И папа ли это?
Камеры наблюдения ничего не дают. Опять эта надежда. Встрепенувшаяся, едва в голосе папы расслышал недоумение. Он действительно не знает, кто это. Кто подсыпал яд в водку.
— Ты следишь за мной. — Былой злости на него уже нет. Только усталость.
— Тебя хотят убить, Игорь. — Соколовский-старший смотрит на сына, пытаясь достучаться. Докричаться не получается. Не слышит. Опять слышит только себя.
— Ещё раз кого увижу — буду стрелять. — И выстрелит. Не задумается. Достало. Достали.
Из офиса — по городу. Колесить. Думать. Строить. Рушить. И снова. По кругу. Всё в такой клубок запутано, что проще разрубить, чем пытаться размотать. Здесь ничего от него не зависит. Кто-то за ниточки дёргает, а он и рад дёргаться. Вот только кто? Кто его невидимый кукловод?
Игорь смотрит на двор, в который заехал. Удивлённо моргает. Оговорочка по Фрейду, а, Соколовский? Викины окна светятся тёплым светом. Хочется зайти к ней и не выходить больше никогда. Просто сидеть на её кухне и смотреть, как она готовит. Бред? Почему?
С пустыми руками — не к ней. Васильки уже непозволительная роскошь. Но цветные хризантемы в ближайшем цветочном ларьке вроде ничего.
Перед дверью выдыхает. Как перед прыжком в прорубь. Папа когда-то возил на Крещение. Вот и сейчас те же чувства. Восторг. Предвкушение. Страх.
Вика открывает сразу. Будто за дверью стояла. В глазах — обречённость. И страх. Тот же, что и у него. Она его боится, или себя?
— Игорь, не надо. — Вика обрывает, не даёт начать. Снова этот малодушный страх. Откуда, Родионова? Когда ты стала бояться слов?
— Вик, дай я скажу. — Игорь смотрит прямо, глаз не отводит. Будто душу выжигает. А он просто взгляд отвести не может от её нереальной васильковой глубины. — Я никогда этого никому не говорил. — Вздрагивает. Действительно. Никогда. Никому. Тебе, Вик, только тебе. Для тебя. Твой.
Я тебе себя отдаю. Ты это слышишь?
— Я буду ждать до завтра. Нет, значит нет. — Он протягивает цветы и спускается вниз, выходя из поезда. Только закрыв за собой входную дверь, Игорь чувствует, как начинает колотить. Смешно. Теперь-то почему? Пути назад нет. И она… Если не ответит, как жить будешь, Соколовский?
Ровно. Игорь выпрямляет спину, с удивлением отмечая, что всё это время сутулился. Медленно идёт к машине. Ровно жить буду. Как раньше. Если как раньше получится.
Почему у тебя всё так сложно, Соколовский? Почему всё так сложно?!
========== 10. Тишина, что громче крика ==========
Это сумасшествие, Родионова. Это бред. Помешательство. Так не бывает. Только в фильмах низкопробных. Для дур впечатлительных. У тебя же жизнь другая. Оно тебе надо вообще? Все эти страсти шекспировские?
Вика бездумно смотрит в окно, на спешащих куда-то прохожих. Как её занесло в это кафе? Дома плохо страдается? Вику охватывает смех. Истеричный. Докатилась, Родионова. До бабских истерик за чашкой кофе.
Не до смеха. Тут зарыдать впору. От безысходности. И страха. Чего ты боишься, Родионова? Быть счастливой? Иногда простое кажется самым сложным.
А ты попробуй. Давай. В омут. С головой. Чтобы не вынырнуть. Сгореть дотла. Осыпаться пеплом к его ногам. Хочется? Хочется.
Вика бездумно смотрит на пламя свечи, что стоит перед ней. Дань европейской моде. Рядом парочка фотографирует себя. Что-то шепчут. Смеются.
Ты представляешь — как это? Вот так с ним сидеть? Не таясь. Обниматься. Шептать глупости. Тонуть в…
В чём? Скажи это, Родионова. Признайся. Хотя бы себе признайся. Боишься? А он ведь пришёл. И сказал. Почти-сказал.
Вика дёргается — огонёк ощутимо обжигает руку. Некстати вспоминаются слова Леры. Поиграет и бросит. Слова обиженной женщины? Или?..
И что, если даже «или»? Не попробуешь — не узнаешь. Как папа всегда говорил: риск благородное дело. Рискуй, Родионова. Тебе не привыкать. Отморозков не боишься, а чувств испугалась.
С Даней всё проще. Никаких страстей. Жизнь по накатанной: брак-дети-работа. Вечером скупой поцелуй в щеку, утром — завтрак всей семьёй за большим столом. Всё ровно. Всё как у всех. Любовь. Вика фыркает. О любви в книгах пишут. Фильмы снимают. А в жизни… В жизни выбирают других. Надёжных.
А Игорь? Игорь разве ненадёжный? Да что ты знаешь о нём вообще, Родионова? О жизни его, о мыслях? Что? Только то, что он сам позволяет узнать, скупо бросая отрывистые фразы. Что на душе у него? Чем он живёт? Неужели думаешь, что только клубами ночными?
Парочка рядом заливисто хохочет. Вика вздыхает. Каково это — с ним? Жизнь, непредсказуемая, яркая. Ссоры, сцены ревности, упрёки — кто кого ревновать будет? Она не знает. Оба, наверное. И примирения. Бурные. От одних мыслей в животе всё замирает, а лицо вспыхивает.
Хочешь жизни красивой? Будет. С ним всё будет. На разрыв. Внахлёст. С перебором. И слёзы, и смех, и страсть. Хочешь ожить, Родионова? Что ты выберешь?
К чёрту! Вика срывается с места, бросая деньги на стол. На улицу, в такси, к нему. Лихорадочное возбуждение мешает дышать. Сердце стучит в горле, как заполошное. Скажет. Всё скажет. Что жить хочет. Он поймёт. Он ведь тоже в первый раз так.
Оживает.
В его окнах темно. Машины нет. В нетерпении несколько кругов по двору. Смотрит на телефон досадливо. Позвонить? Нет. Это слишком. Она дождётся. До утра времени полно.
Проходит час. Второй. Звук мотора заставляет встрепенуться. Почувствовала. Он. К нетерпению примешивается страх. А вдруг?.. Откажет. Посмеётся. Оттолкнёт.
Шаг вперёд. Тяжело даётся. Дальше легче будет. Вот только…
Такси, что стоит у входа дольше, чем сидит здесь Вика, оживает. Лера. Хватает за руку, говорит сбивчиво. Просит. Игорь не спешит отвечать. Надежда бьётся о рёбра, вспотевшие ладони нервно душат ручки сумки.
Ну же, Игорь. Пусть уходит. Ты же меня ждёшь. Не её.
Игорь стоит, раздумывая. Звенит ключами в руке. Отворачивается.Сердце радостно ухает вниз, и тут же летит с обрыва, спотыкаясь о камни. Игорь открывает дверь, пропуская Леру вперёд.
Тишина. Двор окутывает тишина, такая звенящая, что слышно, как вдребезги бьются мечты.