— Воды дай! — Данин окрик выводит из ступора резко, и Игорь вздрагивает, спохватывается. Время снова возвращается к привычному ходу, летит стремительно. В ушах Жекин голос:
— Скорая. Ранен полицейский.
Анины причитания:
— Ва-адик! Ва-адик!
И Вика. Бормочет еле слышно что-то о том, что ранена только рука. Что всё в порядке.
А ещё дыхание. Его дыхание, Игоря. Громкое. Да кровь в ушах шумит. Стучит ритмично в такт сердцу.
За носилками медленно. Как потерянный. Потому что не правда всё это. Ранение, кровь, обморок. Не правда. Не с ней. С Родионовой так не бывает никогда. Она всегда собрана. Сдержана. Не напугана. Не беззащитна. Не такая она.
В больницу вдвоём. Молча. Соперники. Игорь горько усмехается. Стискивает руль крепче. Мужики, мать твою. Как слепые котята за мамкой. Чуть ли не за ногу её держаться, только бы не потерять.
У палаты опять вдвоём. На врача — с надеждой. Кажется, в его глазах мелькает понимание. Но он говорит лишь о состоянии Вики. Всё в порядке. Завтра можно навестить.
В отдел снова молча. Только теперь спокойно. Напряжение спадает, остаётся усталость. И желание занять себя, лишь бы не думать, не вспоминать. Она у врачей. Всё хорошо. Всё обязательно будет хорошо.
Новое расследование находится быстро. И оба с головой в него. Распутывать. Думать. Строить догадки. Обсуждать. Только не думать о ней. О том, что она там одна, беззащитная.
Утром первым делом — к больнице. Просто увидеть. Хоть краем глаза.
Даня уже здесь. Стоит у входа, с врачом разговаривает. Игорю всё равно. Проходит мимо, не оборачиваясь. Пусть что хочет думает. Он не к нему пришёл. К Вике.
— К ней нельзя.
Врач непреклонен. Даже слишком. Игорь кивает. Значит, сама видеть не хочет. Не стоит ему рассказывать, как опасно получить пулю в плечо. Так опасно, что даже навещать нельзя.
Что ж. Думай, Вик. Думай, решай, что и как тебе лучше. С кем тебе лучше. Потому что я ответ не просто попрошу. Потребую. И ждать больше не стану.
С Игнатьевым ещё чуть-чуть, и закончит. А потом… Нет, Вик, потом ты от меня больше не убежишь. Ты сегодня мне два раза понять дала, что у меня есть шанс. И не просто шанс — ты меня выберешь. Меня, слышишь?! Теперь вы с Даней местами поменялись. Он жив и здоров. Ты — в больнице с пулевым. Теперь тебе выбирать. Не он тебя закрыл от пули. Не ему ты звонила, прося о помощи. Нет, Вик. Больше не обманешь.
Подумай сегодня, Вик. Потому что завтра я уже так просто не уйду.
Расследование идёт своим чередом. Убийцы, серебряные заточки, экстрасенсы… Знал ли ты, Соколовский, что в полиции, оказывается, так весело? Знал бы, раньше пришёл. Вот уж точно. Что ни дело — загадка. Что не преступник — драма. Нервы щекочет. Жить хочется.
Вечер — мысли о мести. Давно не было возможности обдумать. Спокойно. Пройтись по плану. Отметить этапы пройденные. Подавить зарождающееся чувство. Триумфа. Потому что рано. Рано говорить об этом. Сначала разорить окончательно. А потом… Я знаю, Аркадий Борисович, на кого вы миллионы тратили. Из фондов компании. Вы ещё сомневаетесь, что все случайности случайны?
Утро — с одной мыслью — заехать к Ане. Нет, её как раз не жалко. Совсем. Глупая. Молодая. Наивная. А на сестру зубы скалит будь здоров.
Вику жалко. Переживает. Как же — её любимого убила. Надо поговорить. Попросить, чтобы пришла. Чтобы навестила. Потому что это не Ане надо. Это Вике надо. А то, что Вике на пользу пойдёт, он из-под земли достать готов. Пусть только скажет. Или не говорит, он и так поймёт. Потому что чувствует. На расстоянии её чувствует.
Даня приходит позже. Попросила. Его попросила. Игорь философски пожимает плечами.
А меня просить не надо.
Настроение не испортить. Весеннее. В душе весна цветёт. Поэтично? Так это любовь, Соколовский! Цветы для неё только такие — из другого времени года. Яркие. С нежным запахом. Как напоминание о тепле. О солнце. О том, что скоро всё заново начнётся. Жизнь новая. На двоих.
Она лежит на кровати, такая… обычная. Близкая. Настоящая. Вот она — настоящая. Черты лица во сне смягчились. И хочется стоять, просто стоять и любоваться, забывая, как дышать. И чувствовать, как сердце сжимается сладко.
Родная. Его родная.
Вика открывает глаза и улыбается. Робко. Но в глазах — радость. Я тоже рад тебя видеть, Вик. Можно, я с тобой навсегда останусь? Хотя бы вот так — рядом стоять.
Даня останавливается на пороге, держа в руках цветы. Осенние. Точно, Дань. Осень — увядание. Заканчивается твоя пора. Или уже закончилась. Только ты пока этого не понял.
— Может, нам расписание придумать?
Раздражение, глухое, неприкрытое, прорывается. Не смолчать. Откуда они берутся, кайфоломы эти? На какой фабрике их штампуют?!
— Уходите. Оба.
Вика злится. Зря ты так, Вик. Может, нам бы при тебе разобраться. Решить, кто. Или ты до сих пор не решила?
Игорь уходит покорно. Спорить смысла нет. Он в одном уверен — спор в его пользу разрешится. Если он есть ещё, спор этот. Пусть Даня бесится. Пора уйти в тень.
Посоветовать ему, что ли, как отступать надо? Игорь весело фыркает, нажимая на газ. Всё кончено с тобой, Дань. Пойми уже и успокойся. Хочешь, тебе девушку найду? Сводить одинокие сердца у меня неплохо получается.
========== 25. История не терпит сослагательного ==========
Утро новой жизни. Яркое, морозное. Хочется вдохнуть глубже, задержать его в себе — это чувство лёгкости. Счастья.
Игорь едет в больницу с одной целью — расставить все точки над i. Поставит её перед фактом, пусть решает. Пусть заканчивает чехарду эту, и решает уже, в конце концов! Потому что они взрослые люди. И жизнь, она ведь и обрываться может внезапно. Так чего тянуть?
Жить сейчас надо. Не потом, не завтра. Сейчас.
Сегодня без цветов. Он её дома цветами завалит. И конфетами. И всем, чем пожелает. Вот только из больницы заберёт. Домой.
Слово наполняется совсем другим смыслом, когда он о Вике думает. У себя. В том месте, что наконец можно будет назвать этим словом. Дом.
Попадает как раз на обход. Всё в порядке. Как камень с души. Хоть и ранение лёгкое, а страх есть. Мало ли. Слишком легко у него судьба дорогих людей отбирает.
Ждёт в коридоре, пока Вика оденется, и сам от нетерпения чуть не подпрыгивает. Так много хочется ей сказать. Показать, какой там день чудесный. Рассказать, как хорошо им вместе будет. Успокоить, чтобы не боялась. Ведь начинать сначала всегда страшно.
Всё будет хорошо. Теперь уж точно.
— Не надо меня забирать. — Вика говорит сухо, скупо роняя слова. И он с трудом подавляет глухое раздражение. Что не так-то опять, Вик?
— Не хочешь ко мне, могу я к тебе в палату переехать. — Он ещё пытается шутить, но внутри уже колет сомнение. Что-то случилось.
— Я беременна. — Она смотрит прямо в глаза, с садистским желанием поймать эмоции. Хотя бы отголосок того, что эта новость его так же, как и её сразила. Наповал. Одним выстрелом. Но Игорь смотрит спокойно. Кивает.
— От Дани, — уточняет Вика.
Будто он и так посчитать не может. Сложить два и два и понять, что он тут не причём. Что ж, на этот раз ты точно лишний, Соколовский.
— Поздравляю. — Едкая горечь поднимается изнутри, заставляя распрямить плечи, желая ударить больно. Словами. Чтобы ей так же стало, как и ему сейчас.
Она просит ничего не говорить Дане. Будто он стал бы. Сказал бы и смотрел, как тот радуется. Отец новоявленный. Соперник. Бывший. Да он его даже видеть не хочет, не то, что разговаривать. Никого бы из них не видеть. Никогда.
Уйти отсюда, и подальше. Не думая о том, что она одна осталась посреди дорожки, снегом усыпанной. Бессознательно сжимать и разжимать кулаки, представляя, что это шея тонкая судьбы. Своей судьбы, её.
Мне очень жаль.
Так она сказала. Мне тоже жаль, Виктория Сергеевна. Жаль, что у нас так ничего и не вышло. Жаль, что мы так ничего и не успели. Хотя чего тут успевать? Я ещё в СИЗО сидел, а ты уже с его ребёнком ходила. Чего тут успевать?!
Это не злость уже даже. Это усталость. Впервые руки опускаются. И как-то… Пусто что ли? Ступор. Вакуум. Ничто.