Игорь бежит за ним, не разбирая дороги. Только бы догнать. Ледяной воздух разрывает лёгкие, ноги скользят по снегу. Где-то далеко впереди слышен шум — там Пряников, Жека. Вика. Только ему самому это сделать хочется. Самому убить.
Хлопают двери. Визжит шинами машина. Не успели. Игорь выбегает как раз в тот момент, когда знакомый джип уже срывается с места. И Катя. Стоит посередине дороги. Глаза огромные. Губы дрожат.
— Дура! Что ты в машину не села? — Пряников в сердцах машет рукой, отворачиваясь. А она вся к нему — обнимает осторожно. Пальцы дрожат. Испугалась. Не до тебя сейчас, Кать. Не до тебя вообще теперь. Но отпускать пока рано. Не до конца ты свою роль отыграла.
Сажает её в машину. Проверят, что уехала. И в отделение. Настроения нет ни у кого.
Мрачно. Тихо. Даже Пряников молчит и вздыхает. Сказать нечего. Полдня потрачено впустую, в погоне за призраком. Куда он успевает скрыться? Кто ему помогает?
— Это мама его. — Приходит запоздалое понимание. — Она должна быть в Черногории, но кто-нибудь проверял? Он с её телефона звонил.
Пряников кивает. Снимает трубку. Говорит кому-то сухо, отрывисто. И через полчаса ответ — нашли.
Едут молча. Друг на друга не глядя. У каждого в голове одна мысль — как убить. Не брать едут. Вершить правосудие.
А Стасик, которого наконец удаётся загнать в угол, этого ещё не понимает. Думает, выкрутится. Думает, сейчас с рук всё сойдёт.
Не угадал. Они нажимают на курок втроём. Одновременно. Не чувствуя ни жалости, ни сожаления. Убит при попытке к бегству. Расстрелян. Сотрудники нервные попались. Не повезло.
Обратно так же — молча. Но теперь опустошённо. Неужели любая выполненная месть приносит такие чувства? Ни радости, ни удовлетворения. Только усталость дикая. И желание забыться.
Игорь идёт к себе, еле переступая ногами. Невольно поворачивается к каменным лавкам у входа в отель. Здесь лежала Яна. По его вине убитая. Сил нет. Кончились. Зато снова приходит одиночество. Обступает, кружась вокруг, шепча на ухо: «Твоя вина! Во всём твоя вина!». Он устало прикрывает глаза, останавливаясь перед дверью, не чувствуя в себе сил ни на что. Только холод, жгучий, от сердца вверх поднимающийся.
— Ты наверное устал? — Катя. Откуда она здесь? Не важно. Ждала, наверное. Есть ещё у него люди, что его где-то ждут. Что могут согреть. Хотя бы на время. Когда так в чужом тепле нуждаешься…
И он бросается в неё, как в омут, с головой, задержав дыхание. Отчаянно, радуясь, что ещё живой. Что ещё может что-то чувствовать.
И утром странная лёгкость во всём теле. Словно мозги за ночь проветрились. Потери на дальний план отодвинуты. И Даня. И Вика. Её он боится видеть. Боится в глаза смотреть. Боится прочесть в них то, что и так знает. Оттягивает этот момент. И тут Катя как нельзя кстати. Легкомысленная. Весёлая. Что ей его проблемы?
— Мне нужны два миллиона долларов. — Катя говорит это так просто, так привычно, будто денег на кофе просит. Хотя нет, сейчас не просит. Просто говорит, что ищет деньги. И рассказывает, легко и непринуждённо, как отец одолжил. Внутри всё ёкает. Вот оно. Теперь Игнатьев точно не отвертится.
И терять этот шанс Игорь не собирается. И когда Катя открывает дверь в ванную и смотрит на него, с болью, обвиняюще, ему всё равно. Действительно всё равно. Потому что теперь она миссию свою полностью выполнила. А он свою роль отыграл. Хватит.
Сегодня всё закончится. На высокой ноте. Под Новый Год. Как там говорят? Войди в Новый Год без долгов? Так он их сегодня все раздаст. Вот только с чистого листа жизнь начать уже не получится. Слишком уж он, лист его, кровью забрызган…
Но прежде, чем вершить справедливость, надо отдать последний долг. Он въезжает во двор, и взгляд невольно падает на мелкие пятна крови на снегу. Не всё дворники убрать успели.
Наверх поднимается медленно, оттягивая этот момент. Когда такое было? Когда было так, чтобы он к Вике идти не хотел?
Она открывает не сразу. Отступает в сторону, пытаясь говорить равнодушно. Будто ещё меньше стала. Плечи опущены.
Себя-то хоть не вини, Вик.
Хочется её уберечь. От всего. От всех бед. И от себя, прежде всего. И то, что он зашёл сейчас — это не просто визит старого друга. Это прощание с любовью. Потому что на чужом счастье своего не выйдет. Как ни крути.
Он осторожно берёт её ледяные ладошки в свои. Касается их губами в слабой попытке согреть. Но это всё. На большее рассчитывать нечего. Да он и не пытается. Она его больше не примет. А он просить не станет.
Уходит, не оборачиваясь. К новой жизни. К последним аккордам мести.
Не останавливаясь. К Игнатьеву. Не чувствуя пока ничего. Ни триумфа. Ни сожаления. Но они придут. Ведь придут же? А иначе зачем всё это?
В кабинете Игнатьева Катя. Неприятно, но пережить можно. Может, и к лучшему. Пусть поймёт, раз до сих пор не дошло, что у него есть все причины мстить. Он в своём праве.
Всё разыграно, как по нотам. И он всё-таки приходит. Кайф. Врывается в мозг радужными искрами, наполняя изнутри легкостью, даря свободу. С каждым словом он освобождается. Сбрасывает груз, что столько месяцев давил, мешал жить. Он кайфует и не скрывает этого. Пусть смотрит, пусть понимает, как легко и просто обвёл вокруг пальца такого мамонта простой мажор.
Самообладанию Игнатьева можно позавидовать. Поначалу растерявшись, он быстро берёт себя в руки, и теперь лишь кивает на факты, с жалостью глядя на дочь. Хотя, нет, не жалко. Пусть урок слишком жесток, но впредь она будет разборчивее. А он… А он поднимется, не впервой.
— Думаешь, что ты всё просчитал? — Пора доставать джокера. Не хотел Игнатьев о нём говорит. Видит Бог — не хотел.
— Твою маму убил не я. И всё это время ты вёл не свою игру. Тебя вели.
— О чём вы говорите? — Игорь хмурится непонимающе, пытаясь уловить причину перемены в настроении почти поверженного врага. — Вы умом тронулись? Так я сейчас врача позову.
— Ты не понимаешь, Игорь. — Сейчас Игнатьеву его почти жалко. — Ты ничего не понимаешь. Думаешь, стал владельцем двух компаний? Стал, да не ты. Ты теперь, как и я — нищий.
— Вы бы нервы поберегли, а то они, говорят, лечатся с трудом. — Голос Игоря полон заботы, а в голове уже тревожно стучат молоточки, крича, что что-то не так.
— Тот, кто станет владельцем компаний, тот и убийца, Игорь. У него много имён, но я назову тебе только одно. Это…
Всё происходит моментально. И Игорь не сразу понимает, что за тёплая жидкость брызнула в лицо. Только смотрит недоуменно на стекленеющие глаза Игнатьева. Что-то кричит Катя. На улице грохочут фейерверки.
С Новым Годом, Соколовский. С новым счастьем.
========== 29. Новая жизнь ==========
За окнами праздник. Страна радуется, кричит, поздравляя друг друга. Запускает фейерверки и петарды. Искрит бенгальскими огнями.
А здесь, на последнем этаже бизнес-центра, тихо. Только еле слышно, тоненьким голоском подвывает Катя, сжимая холодную руку Игнатьева.
Скорая едет долго. Или это им так кажется? Но надежды нет, это ясно и так. Игнатьев мёртв. Снайпер, а в том, что это был именно он, сомнений нет, редко ошибается.
Игорь смотрит на очередное тело, чувствуя, как поднимается из глубины души злость. Хочется вскочить и тряхнуть его, тряхнуть как следует, чтобы стукнулись зубы. Хочется кричать: «Почему молчал?! Почему, мать твою, ты всё это время молчал?! Кто мешал сказать сразу, как только я вышел?! Ничего бы этого не было. Ничего бы не было».
Смешно. Он так долго мечтал, чтобы Игнатьев умер, а теперь мечтает оживить его хотя бы на минуту.
Игорь весело фыркает. Потом, не удержавшись, начинает смеяться. Громко хохочет, закидывая голову назад, не в силах остановиться. Твою мать, что же за жизнь у него такая? Где тот сценарист, что её пишет?! Где этот ублюдок?! Плюнуть бы ему в рожу, да смотреть, как вытирается.
Хлёсткая пощёчина заставляет голову мотнуться, и смех резко обрывается. Игорь непонимающе смотрит на Катю, а она, отпустив наконец руку папы, начинает колотить его по груди кулачками, пытаясь сделать больно. Так же больно, как сделал ей он.