– Квинтэс….Сенци… – вырвалось рвано, – Квинтессенция, – прошептала я это так, как будто это последнее слово, которое я могу произнести в своей жизни, и именно оно решит судьбу. То самое «незначительное», что увело бы меня от неизбежного, то доказательство чуда, подтверждение существования бога, единственное правильное слово на всём белом свете, сотканное из волшебных звуков.
Я быстро заморгала и вдруг секунды растянулись, как резиновые, я видела всё в замедленном движении, сама при этом обладая быстротой и точностью. Я знала, что делать, если не почувствую пульс Винсента: я сдохну, ведь я не хочу жить дальше без него.
Я телепортировалась за щит туда, где застрял Винсент, но он с места не двигался. В меня тут же навалился десяток разъяренных воинов, а телепортироваться обратно внутрь купол было невозможно, пока на Хозяине кристалл силы. Каким-то чудом я нащупала его руку и сняла это злосчастное кольцо, а потом вложила все силы не в оборону, а на телепортацию. Я знала, что это возможно, потому что под указательным пальцем почувствовала почти незаметное движение крови в артерии на шее моего Хозяина, и это был стимул.
Далеко бы я не телепортировалась, было так мало сил, но Люцифер уже бежал мне на встречу – без остатка преданный своему хозяину друг, и я с адским усилием переместилась вместе с Винсентом, который так плотно прирос к месту, где возводил купол.
– Люц, какая же ты умница! Не на свете больше таких умных лошадей.
Он запретил возвращаться за ним, и это был приказ, который я нарушила. У меня удушение и как будто кожа плавится в месте, где к коже прилегает цепочка с медальоном. Я бы вросла в землю, если бы была не на Ксефорнийском жеребце, устойчивом к магии, но Люцифер мчался к Мордвину целенаправленно и отчаянно. Пришло то время, когда я ослушалась приказа Хозяина, теперь я знаю, что сильнее его воли: моё стремление сохранить его жизнь. По пути я усилием связанной с щитом мысли вызываю пожар внутри защитного кольца.
За невидимой стеной вокруг Мордвина месивом карабкались друг на друга искажённые муками воины, которые горели заживо – зрелище ужасное настолько, что и не передать. Их крики приглушены плотностью магии Винсента Блэквелла, который ставил внутренний щит, но ужасающий истошный крик умирающих в невероятных муках людей всё же эхом доходил до Сердца Сакраля. Огонь поглощал поле боя с невероятной скоростью, сжигая мёртвую и ещё живую плоть, застилая всё чёрным дымом, пока не образовал дымовую завесу между Мордвином и остальным Сакралем.
Замок погрузился в темноту.
Винсент Блэквелл был весь в крови и без сознания в моих руках, жизнь в нём еле уловимо теплилась слабым, гаснущим с каждой потерянной в раздумьях секундой огоньком. У меня затряслись от страха руки, сердце пропускало удары.
Думай, Алиса.
Я держу в руках что-то бесценное: того маленького мальчика с зелёными глазами, который не выговаривал букву «Л» и назвал меня во сне «Аиса». И сейчас он не дышит, жизнь покидает его, а я не знаю, что делать, как ему помочь. Я обещала, обещала не дать его в обиду.
Мы заезжем в холл на Люцифере, кладу Винсента на диван. Чувствую в нём какие-то сильные изменения, от него чем-то веет, у меня мурашки. Смерть? Нет, только не это…
Медленно, очень медленно до меня доходит происходящее, словно крыса прогрызая огромную дыру в душе. Я задыхаюсь от слёз, но сдерживаю, потому что срочно нужно придумать как ему помочь. Страх – ледяной враг, сковывающий силу. Я не могу себе позволить поддаться этому чувству.
Артемис рядом.
– Принеси весь набор от ран, всё, что найдёшь, – мой голос звучит хладнокровно, но ей богу не могу смотреть на эти раны. Через пару минут он возвращается со Сьюзен, – Сью, рада, что ты жива.
Герцог отослал Линду на неделю, а приказ о возвращении Сьюзен был прислан два дня назад. Она бы приехала лишь к завтрашнему дню, если б не Артемис. Что за чёрт? Ещё одна странная деталь, которая может стоить Хозяину жизни.
Вливаем в рот Винсенту зелья одно за другим.
– Не срастается, Али! – комментирует Артемис.
– Почему?
– Потому что уже поздно, – говорит Сью, – Здесь рана от вечной стали, поэтому этими сиропами не срастить в его состоянии. Он иссушил себя, – голос едва разборчив, – Алиса, он…