У меня всегда странная реакция на стресс. Выброс адреналина делает из меня машину, я могу делать невозможное в короткий срок, но потом…
Жутко дрожу. Вся.
Хозяин идёт ко мне и подносит бутылку к моим губам, в горло сочится обжигающий напиток, который как нельзя кстати.
Нет больше злости, нет больше угрозы на удивительно мужественном лице моего Хозяина. Я должна его ненавидеть. Обязана. Нельзя терпеть такое.
Алиса, ты воинственная сука, ты режешь людей и за меньшее. Возненавидь его. Ради себя!
Но в таких уютных зелёных глазах совсем не то, за что можно возненавидеть. Не понимаю что в его мыслях, но знаю, что у Блэквелла всегда есть план. Никогда его жестокость и крайние меры не бывают беспричинными.
Да, я хочу сделать ему больно. Чтобы он перестал думать на сто шагов вперёд, а был со мной здесь и сейчас. Разбить все его бутылки, сжечь алкоголь, отлупить шахматной доской.
– Алиса… – перебивает мои мысли. Он трёт свой обросший подбородок ладонью и тихо говорит мне, – Зря ты пришла босиком, теперь все ноги изодраны в мясо.
Берёт меня на руки очень осторожно и несёт на диван, а я резко вцепилась в него и начала вырываться, потому что увидела шахматную доску, на которой две чёрных фигуры и одна белая. Да, я объявила пат, но его фигур всё равно больше, а значит, по условиям нашего блица, он всё-таки выиграл.
Я – Примаг, как и он, но моих сил недостаточно, чтобы противостоять ему – он это знает. Садит на диван и садится передо мной на колени на пол, берёт мои ступни и вытаскивает телекинезом осколки. Ром обжигает мои порезы, но я всё так же молчу, хоть и больно.
Вижу прежнего Хозяина: сосредоточенного и серьёзного. Он всецело погружён в процесс лечения моих ног, а я слежу лишь за ним. Когда он закончил, то поднял глаза и нахмурился:
– Ты теперь не будешь со мной говорить? – молчу, Хозяин садится со мной совсем рядом, – Так нужно было, ты это понимаешь? У меня очень мало времени, чтобы научить тебя.
Мало времени! МАЛО ВРЕМЕНИ!?
– У Корфа на партию было семь грёбанных лет, а у меня пятнадцать минут! Да он умел играть ещё в утробе матери!
Ох и зря же я обратилась к такому приёму! Нельзя было вообще эту тему поднимать, это переход на личности, это… низко.
Изумрудные глаза блеснули сталью и губы Хозяина сжались, что явно не предрекало ничего для меня хорошего:
– Корф, значит, – его рука небрежно коснулась моего медальона, – Мило беседуете!
Отвернулся.
– У тебя плотину сорвало после Франции? Я всё понять могу: бешенный темп постижения магии и гормоны, и… я понимаю, что секс при твоей магии просто жизненно необходим, но… – резко встал и сделал большой глоток из бутылки.
– Ничего не было, Милорд.
– КОНЕЧНО НЕ БЫЛО, Я ЖЕ ЗАПРЕТИЛ! – бутылка полетела в стену за моей спиной и осколки вместе с брызгами рома наполнила уже всю комнату.
Теперь отвернулась я в надежде найти укрытие. Не от осколков, а от него. Моя кровь уже запачкала диван, но вряд ли кто будет переживать из-за старого ветхого дивана в жуткой комнатушке без окон.
Что дальше?
Дальше он снова сел рядом и положил мои ноги себе на колени, пачкая теперь и свои брюки. Его голос снова зазвучал успокаивающе и знакомо:
– Я пьян. Не стоило приходить к тебе таким.– приближается к моему уху, и я замираю, – Прости.
Поворачиваюсь к нему лицом и жду. Слова всё ещё стоят в горле.
Но он продолжает, глядя мне в глаза:
– Я могу сколь угодно предугадывать людей, их взаимоотношения и шаги, но сам жить я не умею. Всем моим близким людям легче умереть, чем принять меня. – недобрая усмешка, – Я невыносимый. А тебе выпал ад быть ко мне ближе всех. – пожимая плечами, он будто извинялся за своё существование, – Прекрасно понимаю, что принудил тебя. Ты не заслужила такого, это несправедливо – да и ещё раз да. Но сила дана тебе неслучайно, а я единственный, кто может тебе с этим помочь…
Не в силах больше это в себе держать, я перебиваю:
– Но я схожу с ума. – произношу с надрывом, хрипло, в отчаянии.
– Возможно. – кивает, как будто и сам прекрасно знает, – Но я не позволю.
– Почему? Как?
– Почему? Потому что сумасшедших магов убивают. И мне придётся тебя убить. – берёт за подбородок, – Но ты не умрёшь. Я просто запрещаю тебе умирать или сходить с ума. Ты должна жить. – сглатывает, – Пусть сейчас тебе такая жизнь и не нужна, только однажды ты захочешь. Обретёшь смысл.
Он берёт из своего пакета какую-то баночку и серебряную ложку, открывает её, и я понимаю, что это что-то вроде варенья. Он съедает ложку этого джема и вдруг немного улыбается.
Сказать, что это странно, значит очень недооценить ситуацию, потому что я почти в таком шоке от увиденного, как и от блица. Он приближается и снова зачерпывает джем ложкой, протягивает мне: