Обуза. Вот кто я. Больно. Закрываю глаза и глубоко вдыхаю запах своей же палёной кожи. Физическую боль я вытерплю, с ней я ещё могу концентрироваться, но в мыслях отрывки моих «осечек» и хаос голосов непонятных мне людей, словно слайд-шоу с тупой звуковой дорожкой. Почему я так его подвожу? Почему у меня ничего не выходит?
Обуздав свой праведный гнев в виде огня, он поднимает меня за плечи как тряпичную куклу. Какой сильный… и такой же злой. Когда он прикасается ко мне, гул в голове прекращается, и контроль снова возвращается. Теперь мне стыдно, теперь я ужасаюсь как же я могла так поступить, но приходит и гнев! Как эти суки-лекари посмели ко мне приблизится!?
У Хозяина тоже в момент прикосновения лицо меняется, он морщится и отводит глаза, как будто ему противно. У меня ёкнуло сердце. Я ему противна, я приношу одни проблемы. И причина его злости – я. Вот где боль.
– Пресвятые угодники! – выругался он, – Что за чёрту тебя в голове? Откуда столько шума? И…тебе надо высушить одежду.
Что? Причём здесь одежда!?
– Я вообще к такому не готов, дьявол! – бухтит уже мягче себе под нос. Вроде даже хрипит и почти рычит.
Не понимаю ничего.
Но он мыслит быстрее и просто пропускает через меня тепло, что рождает его огненная природа. Сложно описать ощущения от первородного огня, это как домашний очаг, как ласковый огонь после долгой холодной ночи.
Одежда на мне постепенно высыхает, и тут я понимаю, почему это нужно было сделать: на мне белая рубашка из тонкого хлопка, которая облепила моё тело и стала будто прозрачной.
Он отпускает меня, и снова возвращается шум.
Шум. Гул… как настраивать старое радио и словить сразу все волны. Это охренеть-как-неприятно! Я молчу, ничего не могу ему ответить, меня жутко тошнит. Просто смотрю на него, ловя каждое мгновение.
Я мазохистка. Но только присутствие Винсента даёт мне ощущение жизни. Всё сразу приобретает краски. И чёрт с ним, что краски мрачные, это всё равно придаёт смысл. Я чувствую… сейчас стыд, бессилие, безнадёжность, неволю и… дикое, просто невероятно меня поглощающее обожание к нему. Собственно, из-за последнего чувства остальные обостряются до предела.
А он всё ещё злой и всматривается в меня, ища дефекты:
– Почему ты не даёшь асклепам себя обследовать?
– Потому что ни один гад ко мне не притронется. Будь то лекарь или Архангел Гавриил.
В его глазах буквально на долю секунды пробежала искорка. Он чувствует свою значимость, ведь только что держал меня в своих руках, как букашку, мог раздавить или пустить дальше.
И только он может это сделать.
– Тебя надо обследовать, это правило для всех. Я раньше не подпускал к тебе асклепов, пока ты адаптируешься, но сейчас ты обязана сделать это.
– Нет, – твёрдо отвечаю я, сама себе удивляясь. Я Ему реально перечу. Это глупо.
Реакция не заставила себя ждать: он снова начал накаляться, а медальон выжигать мне плоть. Откидываю голову на каменную стену и закрываю глаза. Пусть кричит. Пусть.
Мне бы молнию, глоток жизни.
Он разворачивает к себе спиной и рвёт на мне рубашку, под которой только бюстгальтер. Что он делает!? Я открываю глаза и упираюсь лбом в холодную стену. Резок, сух, безжалостен. Ярость исходит от него потоками. Он хочет меня изнасиловать? Я не хочу в нём разочароваться… только не в нём!
– Милорд, что вы делаете? На изнасилование не тянет.
– За кого ты меня принимаешь? Я тебя сейчас сам осмотрю, раз ты такая недотрога.
– Моё полуголое тело вы уже видели…
– Ой, помолчи, а! – рявкает он.
Нет, я не хочу, чтобы он меня осматривал, это унизительно. Ещё и эта жуткая рука цвета смерти… Его руки властно гуляют по моей коже, где-то надавливая. Он шепчет какие-то заклинания, я чувствую, как оставшиеся шрамы от недавних ожогов затягиваются, как и пожелтевшие уже синяки. Он убирает мои волосы, трогает шею… надавливает на какую-то очень чувствительную точку на затылке до жуткой боли. Терплю. Разворачивает меня к себе лицом, и я слышу:
– Господь всемогущий… – его шёпот звучит из сжатых зубов.
Его лица я не вижу, мои глаза закрыты. Он устраняется от меня на секунду. Слышу его глубокий вдох. Он смотрит на мою грудь в лифчике. У меня развитая грудь – нечего жаловаться.
– Милорд? – тихо спрашиваю его, – Впервые видите женскую грудь?
Одним взглядом заставляет замолчать.
Снова касается меня, напряжён. Снова шепчет заклинания. Прячу руку от него. Чувствую, как он расстёгивает ремень на моих штанах. Открываю глаза.
– Нет-нет-нет…
– Что не так, Миледи? – говорит он надменно.
Всякий раз, когда он называет меня «Миледи», это звучит очень жёстко, поучительно, высокомерно… это обращение обжигает меня холодом. Его рука гуляет внизу моего живота слева, там, где раньше были четыре родинки, а с переходом на первый уровень они сплелись причудливым знаком магии. Хозяин нетерпеливо присел передо мной на корточки и начал разглядывать знак.