Бог – есть демон черноокий…»
Блэквелл на секунду прервался и задумался. Алиса не спала, он это чувствовал и решил спросить:
– Ты всё ещё не спишь, Алиса?
– Я заслушалась. Теперь понимаю, почему в Ординарисе столько разных преданий и легенд. Вся мифология, религия – всё настоящее.
– Ну как сказать… люди сильно раздули реальные события.
– Атлантида, Гиперборея, Лимурия и так далее – всё это порталы в Сакраль. Боги Олимпа – сильные маги…
– Да, эти сильные маги часто навещали Ординарис, чаще положенного. И не стеснялись показывать силу.
– Совет создан по образу двенадцати Олимпийцев?
– Двенадцать Олимпийцев, Двенадцать Апостолов… тут одно за другое цепляется, но в целом да. Слушай дальше…
«…Сомнение – есть свобода. Свобода – есть бесконечность, высшее знание. Сомнение зародилось у высшего существа, низвергнутого из Священного мира. То существо посеяло смуту в сознании других, что вкусили запретный плод, и так было совершено знаменитое Грехопадение, но суть его иная, нежели описано в людских библиях, суть в расширении сознания, в обретении свободы…»
– Никого не напоминает? – спросил Блэквелл.
– Что за намёки?
– Да какие намёки!? Как будто про тебя писали!
– Про меня!?
– Твой фанат про тебя, либо сама ты. Одна даже фраза «сомнение – есть свобода»!
– Роковое совпадение…
– Ты стремишься к свободе – это раз, я изгнал тебя из Сакраля – два, ты постоянно действуешь самостоятельно, сомневаешься, рождаешь сомнения в других – это три и четыре! Колдуешь без кольца, что уже само по себе выход за рамки…
– Притянуто за уши… – она сказала это тихо и прижалась к нему, – Тогда уж скажу защиту того, о ком на самом деле речь: он был любящим сыном многодетного занятого отца, но просто возгордился. Он любил Бога, просто был сложным ребёнком, которому не хватило внимания.
– Он упал на дно.
– Он упал туда в стремлении быть замеченным. Но это конечно не искупает его вины, не спорю. Человека определяет выбор.
– Подожди…тебе мало внимания?
– Кто сказал?
– Ты.
– Я ведь говорила не про себя, а про Сатану!
– Ну вот и я думаю, что не сходится! Тем более, я и так провожу с тобой столько времени, что перебор!
– Не путайте то внимание, о котором шла речь, с временем, что вы тратите на домогательства, – сказала Алиса недовольно, а Винсент засмеялся, – Если бы у вас были дети, вы бы понимали о чём речь.
Блэквелл сглотнул комок, который вдруг появился в его горле. У него не могло быть детей, ведь он Примаг, а магия слишком жестока к таким как он. Когда Винсент заговорил, его голос прозвучал шутливо:
– Хочешь, чтобы я взял над тобой опеку?
– Вряд ли мне понравится. У вас неуёмная жажда играть в игры, плюс с детства проблемы с женским полом, нереализованное желание иметь если не мать, то хотя бы сестру. Вы, по сути, не знаете, что делать с женщинами, хотя в физическом аспекте воздействия на мой пол наверняка себя реализовали. Вы бы играли с дочерью, как с куклой: переодевали, покупали пони табунами, оберегали и растили в тепличном режиме. Ваша дочь, скорее всего, воспитываясь только вами, была бы пышкой с розовым бантом на шоколадных волосах и пончиком за щекой.
– Читаешь меня? Неужели всё так запущено?
– Нет, при условии наличия адекватной матери, которая будет брать на свои плечи долю того нездорового внимания, что вы припасли для своего ребёнка. Продолжая вашу фантазию, скажу: я вам не по зубам. Я бы сбежала из дома, я сложный ребёнок.
– Ты не сложный ребёнок. Особенный, но не сложный. Вот раб – да, кошмар полный!
Алиса улыбнулась с закрытыми глазами и спросила:
– Вы ведь не зря взяли именно эту книгу?
– Верно. Здесь описание твоей метки:
«…Сигил Люцифера, так зовётся сей знак. Несущий Свет, сын Божий был прекраснейшим из всех детей и обладал мудростью, затмевающей мудрость прочих. Знак той силы – есть метка способного мага, великого воина, мудреца, красноречивого и свободомыслящего. Люцифер – прародитель демонов, создатель их…»
– Что за бред? – усмехнулась Алиса.
– О, ты снова сомневаешься? Да-да, сомнения и гордыня – это твоё. Есть ещё одно доказательство. Стихотворное… – он вздохнул и зачитал:
Где был рассвет – теперь закат.
Где солнце было – ночь настала.
В хрустальном взгляде воцарился ад,